Разволновавшись, как дитя в Рождественский сочельник, смотрел он во все глаза на старика шарманщика.
Ничего приятного в том зрелище не находилось. Нечесаные седые лохмы музыканта свисали из-под черной шляпы до плеч, почти закрывая ему правый глаз; на левом у старика было бельмо. Затертое пальто шарманщика неопределенного грязного цвета пестрело неаккуратно наложенными заплатами; грубые ботинки, подвязанные веревкой, прохудились. На плече у старика прыгала обезьянка в красном ошейнике. Шкурку зверька покрывали то тут, то там розоватые проплешины, скорее от плохого ухода, нежели от старости. И вид у животного был такой же покорный, удручающий и безотрадный, как и у его хозяина.
И только шарманка в этом ансамбле выделялась красотой и новизной. Инструмент светился, сияя новеньким лаком; расписные картинки с цветами, барышнями, молодыми охотниками и оленями блестели на его стенках, будто смазанные маслом.
Шарманщик вращал ручку инструмента с таким благоговением, будто не шарманка служила ему, а он ей.
Песенка о Катерине заглушила для прапорщика все остальные звуки, проникнув, казалось, в самое его сердце, и не давала уйти.
Старик музыкант истолковал внимание офицера по-своему. Он заискивающе обратился к Ландсбергу.
– Какую музыку желаете, господин? – спросил старик, оглаживая рукой инструмент. – Не возьмете ли гадательный билетец? Мой Петька вытащит вам будущее, – указывая на обезьянку, пообещал он.
– Отлично! – согласился Ландсберг. Завороженный блеском уличного органа, он сунул в карман руку и, вытащив все, сколько захватила рука, отдал старику монеты.
Шарманщик радостно засуетился. Сморщенный кареглазый Петька, повинуясь знаку хозяина, вытащил из бархатного мешка записочку и, крутя хвостом, гримасничая и скаля зубы, протянул предсказание прапорщику.
Мимо трактира шли люди; чтобы укрыться от любопытных глаз прохожих, Ландсберг отошел в сторону и, развернув записку, принялся читать под гулкие вздохи и пиликанье шарманки.
Витиеватым почерком с завитушками на узеньком клочке бумаги было изложено следующее:
«Чрезъ страсть взаимную ты счастливъ будешь вечно»[4].
– Ага! – радостно воскликнул Ландсберг. Послание судьбы он истолковал в самую благоприятную для себя сторону: в том смысле, что надо ему теперь немедленно жениться, а вопрос с деньгами утрясется как-нибудь сам по себе. Ведь страсть-то его к Катеньке совершенно взаимна, вот уж в этом у него никаких сомнений не было!
Но вот точно ли он понял смысл записки? Может быть, расспросить старика и узнать, из какого стиха он эту строчку выписал? Нет ли там еще какого-либо знака?..
Притопывая ногою в такт «Шарман Катерине», которая как будто все громче звучала в его душе, он обернулся, чтобы поговорить с музыкантом, но увидел только его спину.
Подхватив на плечо шарманку, старик ушел в трактир, видимо, не терпелось ему славно угоститься