Или в решающем сраженье
Жене уроки преподать.
Но вы ее боготворите!
И будьте счастливы вполне!
И много «палок» подарите
Своей красавице жене!
– Бесподобно! – простонал сосед справа, в поэтическом экстазе припадая к Сониному бедру.
Под аплодисменты и крики разогретых застольем гостей Соня подошла к Данику и крепко поцеловала его в губы. Стол взорвался криками «Горько!».
– Ну что ж, – улыбнулась Маргарита и тоже постучала вилочкой по бокалу. – Раз пошла такая пьянка, открою вам одну маленькую тайну.
– Не надо, Марго! – дернулся Даник. – Не здесь и не сейчас!
– Отчего же? – удивилась Маргарита. – Как раз здесь и именно сейчас. Папа! Мама! Можете нас поздравить! Мы с Даником сегодня утром подали заявление!
– Какое заявление? – полюбопытствовала смущенная собственным ошеломительным успехом Соня.
– В загс, – охотно пояснила Маргарита. – Заявление в загс. Но расписаться получится только через месяц. Раньше почему-то никак нельзя.
– Вот девка! – восхитился всемогущий папаша. – Вся в меня – своего не упустит!
– И чужого не отдаст, – ядовито дополнил кто-то из гостей.
Что было дальше, Соня не помнила – то ли сознание потеряла, то ли память. А очнулась, то бишь обрела себя во времени и пространстве, в своей комнатке, на диване, носом к стенке. Как она там оказалась, когда, а главное, сколько пролежала в этом своем коматозном состоянии, так и осталось невыясненным.
Первой тревогу забила бдительная Фросечка. Мать с Егорычем, получив пугающее сообщение, немедленно забрали Соню к себе в Кузьминки и вызвали Марту.
Семейный совет вынес подлому Данику единодушный приговор: плюнуть и забыть как страшный сон да к тому же и порадоваться, что предатель еще до свадьбы успел обнажить свою гнусную сущность.
– Сучность, – поправила Марта.
А вот относительно ребенка мнения разделились. Марта сочла абсурдной саму мысль о возможности его существования. Мать хранила растерянное молчание. А Егорыч просил подарить жизнь безвинному существу, обещая всемерную помощь и поддержку.
Последнее слово оставалось за Соней.
– Буду делать аборт, – сказала она. – Хочу, чтобы никто и ничто не напоминало мне об этом человеке.
Мать всплакнула, Егорыч осуждающе покачал головой, а Марта села на телефон. И уже на следующее утро Соня оказалась в огромной и душной больничной палате с наглухо закупоренными окнами, где, кроме нее, парились в ожидании экзекуции еще семеро женщин.
Больница, по сути, та же коммуналка, доведенная до абсурда, и личное пространство, ограниченное здесь тумбочкой и кроватью, не спасает от чужих голосов, взглядов и действий. Соня лежала с открытыми глазами и под болтовню соседок думала свою горькую думу.
Никогда еще она не чувствовала себя так плохо, даже после смерти отца. И проклятый токсикоз словно материализовывал душевные муки, и раскалывалась голова, и невозможно было поверить, что когда-нибудь снова вернутся прежние радость