Ночь вступала в свои права. Свежело. И звезды сверкали все ярче и ярче. Над Двиной плыли бледные полосы – ночной туман наползал из низины, смешиваясь с дымом, тянувшимся от костра, в который Ставр подбрасывал валежник. Шумели ивы на ночном ветру. И в их пение вплетался голос сестры Снежаны. Она шла по берегу и пела, славила светлую Ладу и ее подруг, богинь воды и леса, что водили хороводы на широких лугах в ночных туманах.
Отец умолк, прислушавшись к песне дочери. Отблески костра отбрасывали причудливые тени на его скуластых щеках. И в русой бороде гасли искорки, падавшие от трещавших в пламени ветвей сухостоя.
А Снежана пела о суженом, что встретит ее когда-нибудь у околицы, на богатом коне и назовет девицу ладушкой.
– На выданье девка, – сказал отец, опустив голову.
Ставр молчал. Подбросил в костер суковатую валежину. К звездам взвился рой огненных мух. Боян смотрел на то, как искры растворялись в ночном мраке.
– Давеча к кузнецу наведывался крючья да ножи поправить, – проговорил старый бортник, поправляя хворост в костре.
– К Дубцу, стало быть?
– К нему, вестимо. И, знаешь, что поведал?
– Что же, отец?
– Я не поверил сначала, но Дубец лгать не станет. Зачем ему неправда? На днях получил он от Валента, эконома боярского, повеление. Отковать новые лемехи и топоры для смердов, что на боярина Радомера скоро работать станут.
– Откель смерды?
– Из новгородских пятин придут. Радомер уже послал за ними. А сядут те смерды на земле, знаешь, где?
– Неужто на нашем пожарище?
Боян не вымолвил ни слова – только кивнул, подтверждая догадку сына. Ставр нахмурился, ликом потемнел. На щеках вспыхнули алые пятна, погасли. Молчали, глядя в жаркое, гулящее пламя, рвущееся в черные звездные небеса.
– Ничего, батюшка, боги не оставят нас, – прошептал Ставр, – испытания только для того богами посланы, чтобы сделать нас сильнее.
– Откуда ты взял блажь такую?
– Не блажь, токмо истина. Жрец Светозар говорил в утешение боярину.
Песня Снежаны летела над рекой, будто птица, расправившая крылья после долгой неволи. Голос звучал высоко и чисто. И Ставру нравилось тогда слушать пение сестры, чувствовать рядом с собой могучее отцовское плечо, готовое всегда заслонить от напасти. Когда тебе семнадцать и ты уже успел хлебнуть лиха от горькой жизни, так важно, чтобы было на кого опереться и кому