– Пигмалион…, – задумчиво протянула Валентина, которая уже готова была дать втянуть себя в безумную авантюру, – где-то я про этого паренька уже слышала.
– Ну как же, – Афродита явно обиделась за «паренька», – Пигмалион, и его Галатея…
Валентина решительно покачала сразу шестью головами; никто из подруг об этих, несомненно, широко известных (вон как возмущается Афродита!) персонажах не слышал. Богиня, вздохнув, начала вещать о легендарных личностях, и о том, почему она сама принимает сейчас такое живое участие в их судьбе.
– Пигмалион, рожденный царем, и наделенный великим талантом видеть в куске камня красоту, и извлекать ее из мрамора, изваял статую девушки невиданной красоты, – она померила взглядом себя, а потом и красавицу напротив, и добавила, с максимально возможной уверенностью, – почти такую же, как мы с тобой.
Девушки в груди Валентины расцвели улыбками – вслед за ней – и нетерпеливо затопали ножками по нежной душе русской красавицы: «Ну, продолжай, не томи!».
– И красота Галатеи – так назвал статую сам Пигмалион – была настолько совершенна и притягательна, что царь влюбился в нее, и теперь никто, ни одна девица ему не мила – ни царского, ни подлого рода. Он даже забавляться с ними перестал.
– Ну, и дурак! – выпалила в сердцах Валентина; потом, вспомнив только что процитированные самой строки, залилась (совсем чуть-чуть) краской, и оправдалась – прежде всего, в глазах своих подруг, – я к тому, что если он не женат, и не успел еще нарожать кучу наследников…
На мнение Афродиты ей было глубоко плевать, как, поначалу, и на ее предложение:
– Пигмалион обратился к нам, к богам, с просьбой оживить его мраморную возлюбленную; больше остальных олимпийцев он одарил меня. В смысле мой алтарь.
– И теперь, – догадалась Валентина, – тебе надо отдариваться.
– Увы, – поникла головой богиня, – мы живы людскими молитвами. Если мы хоть иногда не будем подтверждать, что действительно существуем – пусть лишь в мыслях людей – Олимп станет обычной трехглавой горой; холодной и безжизненной.
– Ну ладно, – неожиданно для себя согласилась Валентина, – можно ненадолго и прогуляться. Что надо сказать?
Она даже махнула рукой, прогоняя строки, которые ей прямо в ухо твердили другие богини, заведовавшие осторожностью и благоразумием:
Как много у людей
Затей,
Которые еще опасней и глупей!
– Ничего не надо, – оживилась богиня, – я сама все сделаю. Ты возвращайся в грот, и ложись. Постарайся заснуть…
Валентина Степановна кивнула, и пошла ко входу в пещеру – что называется, от бедра, чувствуя, как прославленная в легендах богиня