«Я вижу этого П. П. Ж., – думал Куприн, – вижу, как мучительно напрягает он все свои душевные силы, стараясь преодолеть малограмотность и отсутствие необходимых слов, чтобы выразить охватившее его большое чувство, и как стремится он уйти от своей, очевидно, убогой жизни в мечты о недосягаемом счастье…»
– В прошлом году, – говорил между тем Любимов, – в первый день пасхи, рано утром горничная принесла Миле письмо и небольшой пакет. В нем оказалась коробочка, в которой на розовой вате лежал аляповатый браслет – толстая позолоченная дутая цепочка, и к ней подвешено было маленькое красное эмалевое яичко с выгравированными словами: «Христос воскресе, дорогая Лима. П. П. Ж.». Это выходило уже за рамки приличия. Коля страшно возмутился и потребовал принятия по отношению к П. П. Ж. самых крайних мер…
Любимов прервал свое повествование и предложил Куприну выкурить в кабинете по сигаре.
– Я не наскучил вам, Александр Иванович, этой нелепой историей? – спросил он, удобно устроившись в кресле и затянувшись крепким ароматным дымом.
– Напротив, Дмитрий Николаевич, я весь внимание, – живо отозвался Куприн, все более ясно представляя себе жалкий и самоотверженный характер этого П. П. Ж.
– Ну так вот, установить личность этого господина было для меня, конечно, легко. Он оказался мелким почтовым чиновником Петром Петровичем Жолтиковым. Жил он в начале старого Невского, в громадном доме барона Фридерикса, в котором сдавались дешевые комнаты и квартиры. В ближайшее воскресенье мы с Колей отправились к нему. По грязной черной лестнице поднялись на пятый этаж. Открыла нам хозяйка квартиры, неопрятная, растрепанная женщина, и указала комнату Жолтикова. Убогая обстановка, сам он невзрачный, небольшого роста, страшно растерявшийся, испуганно смотревший на нас, – все это произвело на меня тяжелое впечатление. Я положил на стол коробочку с браслетом и вежливо попросил его впредь не только не посылать моей жене подарков, но и перестать писать ей письма. Тут Коля перебил меня, очень резко сказав, что мы примем меры… Я не дал ему договорить – убитый вид Жолтикова меня обезоруживал…
Любимов замолчал, отвернулся от собеседника и сказал тише, приглушеннее:
– Он ведь так же, как я, любит Милочку, и я не могу сердиться на него. Я счастливый соперник, и мне его жаль. Ведь если бы он был крупным чиновником, а я бедным служащим, может быть, Милочка и полюбила бы его, а не меня… Кто знает!
«Э, да в тебе чиновник не заглушил еще человека, – невольно подумал Куприн. – Но со временем кто знает…»
И тоже тихо, но твердо ответил:
– Да, судьба не бескорыстна. Она всегда покровительствует