Пираты Кошачьего моря. Сундук для императора. Аня Амасова

к паркету дворца и изысканной публике.

      Капитан Корноухий отчаянно жал на скрипучую педаль и, ударяя по клавишам, заставлял инструмент жалобно дребезжать.

      Сам клавесин вызывал в уставшем Громиле уважение. Огромный, с резными кривыми ножками, двумя рядами клавиш и откинутой крышкой, инструмент походил на морское чудище. Но звуки…

      – Влоде как коты воют, – заметил он.

      – Да-да, очень печально. – Самому капитану, похоже, дребезжание не казалось странным.

      – Лазве музыка не должна быть сладкой, как сметана? – не выдержал Громила. – И класивой, как девушка?

      Корноухий от удивления перестал терзать клавесин.

      – Видишь ли, друг мой, – задумчиво ответил он, возвращаясь к секундам и терциям, – музыку нельзя сравнить ни со сметаной, ни с девушкой. Она… как бы тебе объяснить… она, скорее, воспоминание о сметане. Может быть, горькое. Она не сама девушка, а твои чувства к ней. Трепет встречи, печаль разлуки. Понимаешь?

      – Нет, – признался пират. – Зачем вспоминать голькую сметану? Зачем слушать печаль?

      Ох, Громила! Если бы где-то в таверне твоему капитану внезапно вцепилась зубами в горло гиена, ему бы не было и вполовину так больно. «Зачем слушать печаль?» – и дыхание Флинта Котеса перехватило. Действительно, зачем ее слушать? Зачем беречь, как темное и страшное сокровище? Зачем вновь и вновь открывать сундук своего сердца, перебирая воспоминания?