– Кочкарь, – сказал плачущим голосом Акинф, – он меня порезал.
– Ничего поручить нельзя убогому, – сипло сказал из-за его спины кормщик. Смутная тень отделилась от мачты и надвинулась с дубинкой в руках, превращаясь в громадного человека.
«Поручить?» – взгляд Данилы остановился на валяющихся у ног Акинфа цепи и мешочке, судя по виду набитом чем-то вроде песка. Такие вещи он знал, не настолько наивен. Хлопнуть по плечу и, когда тот машинально приподнимется, двинуть сзади, где череп соединяется с позвоночником. Так бьют, усмиряя рабов или отлавливая наивных дурачков, мимолетно мелькнуло в голове, пока смотрел на приближающегося Кочкаря. И цепь для того ушкуйник принес. И даже не пытаясь сделать выпад в сторону могучего бородатого мужика – тот его одной левой заломает, – прямо с места кинулся за борт.
Холодная вода вышибла из головы остатки сонной одури, и Данила торопливо поплыл в сторону берега, вкладывая в бегство все силы. Сзади доносилась громкая ругань и беготня ног. Выскочил на берег и, не сбавляя скорости, кинулся к кустам. На ладье грохнул выстрел, рядом прожужжала злобно пуля, заставив совершить скачок не хуже оленьего в сторону. Он нырнул за первое попавшееся дерево и замер, настороженно прислушиваясь и высматривая темнеющий на реке ушкуй.
Даже в нынешнем паническом состоянии он уже достаточно соображал, чтобы не нестись дальше по ночному лесу, не разбирая дороги и с риском ноги переломать. Прямо сейчас они не погонятся – чай, смекают, что беглец унесся далеко и скоро не остановится. Собак не имеется, и на борту всего четверо, вместе с раненым. Груз ценный, так просто не оставят: лихие люди обычно появляются без предупреждения. Тут его затрясло от нервного смеха. И поделом было бы, ограбь их. Нет, ну надо же так нарваться, уму непостижимо.
Не в первый раз ходит Кочкарь мимо их поселка, и сроду никто претензий к нему не имел. Люди как люди. Ничуть не лучше, однако и не хуже прочих, живущих с реки и останавливающихся у них. Неотесанные и богохульники, страшные пьяницы, необузданные гуляки, но это для них с матерью как раз полезно было, пока не переходили определенных границ. Потому что транжиры и не считали каждый медяк, будучи при деньгах. Хвастуны еще, а в общем – обычные парни, нередко рисовавшиеся своим великодушием.
Акинф ему никогда не нравился, какой-то он скользкий и неприятный. Что косил – это от Господа, – но вечно смотрел так, будто чего утянуть не прочь. А кормщик был человек слова и всегда его держал. Любую вещь при необходимости привезет и не столь много сверху попросит. Да и остальные нормальные речники. Никогда всерьез не цеплялись, а что врали красно – так кто на реке не врет? Особенно под третью кружку. Не пива, естественно, а нормального питья. Ладейщики же от простого пива ржавеют внутри и скучнеют. А как кружку крепкого хлебного употребят – тут и выплескиваются подвиги и приключения в огромном количестве. Ведь знал же головой – все чушь, жизнь гораздо хуже и неприятнее, – а тут развесил уши.
Ну как же, практически свой. Вместе идем, и он на равных с опытными ушкуйниками. Дорога достаточно опасная, гридни с князьями здесь не водятся, а и встретятся – так недолго им обчистить проезжего человека. Жаловаться некуда и некому. За водопадами люди вольные и закона не чтут. Точнее, уважают очень избирательно и по мере сил. Еще, помимо всяких разных, в лесах немирные сеземцы попадаются. Вот и ходят сторожко, становясь на якорь посреди реки и держа одного человека на страже до утра.
Тебе, Данила, и урок, как считать себя одним из них, чтобы им всем в горле кровь колом встала. Черт, черт, напряжено прислушиваясь к голосам, доносящимся с ладьи, думал он. В ночной тишине по воде звуки разносились достаточно далеко, но ничего толком не разобрать. Ругаются по-черному. Кажется, Акинф кончается. Туда ему, гаду, и дорога. Жаль, клыков на память не возьмешь. Все же первый мой покойник. Надо обязательно к батюшке зайти и попросить отпущения грехов, как к людям попаду. Почему же слухов никогда не было?
А может, потому что не от всех избавлялся хитрый Кочкарь? Кого и честно довозил, и тот весточку присылал со временем. А кто исчезал бесследно – так вроде и не его вина. Все равно странно. Раб из словен сразу в глаза бросаться станет. Можно, конечно, язык отрезать, с содроганием догадался, но если не в шахту, рано или поздно у людей могут появиться вопросы. Тем более что я и писать умею, а пальцы отрубать совсем уж ни в какие ворота. Работать тогда чем? Непонятно… Совсем непонятно…
Изгоям такой тоже не особо нужен. Он же не мастер какой великий, чтобы держать на привязи, пусть кое-что и может. А обычного парня покупать за золото – так лес велик, убежать недолго. Проще предложить в род войти. Не то… Совсем не то. Шахты серебряные остались на западе. Да и железо со свинцом и серой тоже в горах добывают. А возле Нового Смоленска про них никто не слышал. Золото? Так там монастырь всех давно подмял и трудяг хватает без сомнительного раба.
Черт! А кто вообще сказал, что мы туда идем? Кочкарь. Ну-ну. Ведь чуял, нам южнее надо, а он все заливал про извилистое русло.
Ну да, на Дону вырос, и не удивить, что на одном