И он подмигнул.
– Какой же? – не удержавшись, спросил Иосиф.
– Ты спрашиваешь? – сказал Дуду. – Ну что ж, своим ответом я как раз и открою тебе свою душу, чтобы ты отплатил мне тем же.
Он стал на цыпочки, приставил ручку ко рту и прошептал:
– Это была госпожа.
– Госпожа? – слишком быстро и так же тихо переспросил Иосиф и склонился к тянувшемуся вверх карлику. Да, так, увы, и было: Дуду ухитрился произнести слово, сразу же заставившее его собеседника вступить в этот разговор с нетерпеньем и любопытством. Сердце Иосифа, которое Иаков там, дома, считал давно уже сокрытым смертью, но которое здесь, в земле Египетской, продолжало биться и было по-прежнему открыто опасностям жизни, сердце Иосифа остановилось у него в груди; остановилось и в самозабвенье замерло оно на один миг, чтобы затем, по древнейшему своему обычаю, наверстать упущенное убыстренным биеньем.
Впрочем, он сразу же выпрямился и приказал:
– Убери руку ото рта! Можешь говорить тихо, но руку убери!
Это он сказал, боясь, как бы кто не увидел, что он секретничает с карликом, – а сам был готов секретничать с ним, но только не подавая вида: это было бы для Иосифа слишком противно.
Дуду повиновался.
– Это была Мут, наша госпожа, – подтвердил он, – первая и праведная. Из-за тебя она велела мне явиться к ней и обратилась ко мне со словами «господин начальник» – прости, после обожествления Монт-кау начальник здесь ты, который и занял Особый Покой Доверия, а я, как и прежде, начальствую лишь в одном, почетно ограниченном смысле. «Господин начальник, – сказала она, – что касается юноши Озарсифа, нового управляющего, по поводу которого мы с вами не раз обменивались мыслями, то, мне кажется, вам пора наконец отказаться от той мужественной неприступности, той испытующей сдержанности, которую вы проявляли по отношению к нему вот уже несколько, чуть ли не семь, лет, и начать служить ему не за страх, а за совесть, как вы, в сущности, давно хотели того в глубине души. Проверив все доводы против его неудержимого возвышения, которые вы время от времени считали своим долгом представить мне, я окончательно пренебрегла ими ввиду явных его достоинств, пренебрегла тем охотней и легче, что вы сами выкладывали эти доводы все более вяло и нерешительно, ибо не были в силах, да и не желали скрывать, что любовь к нему давно уже пустила ростки в вашей груди. Перестаньте себя насиловать, – я так и поступлю, – служите ему от чистого сердца, чего страстно желает и мое сердце, сердце госпожи. Ибо больше всего мое сердце должно желать, чтобы лучшие слуги дома любили один другого и сообща, в союзе друг с другом радели о его благоденствии. Заключите же, Дуду, такой союз с молодым управляющим и будьте, как человек опытный, помощником, советчиком, гонцом и вожаком его молодости – таково желание моего сердца. Ибо хоть он и умен, хотя боги обычно даруют ему удачу в делах, кое в чем его молодость является