– Вваленок, товвварррищ майоор, закклинило… Я его тттяну, а он нникккак, – говорил он, дрожа. – Я… нне ммог…
– Ладно, ладно, тёзка. Жив, и на том спасибо, – отозвался майор. – Побереги силы.
Славка натягивал ему на голову свою шапку, завязывал под подбородком тесёмки. Прокопенко надевал свои рукавицы на покрасневшие руки Юрия. Потом, сняв с себя валенок и размотав с ноги портянку, стал наматывать её на шею Морёнова вместо шарфа. Славка вначале удивился тому, что проделывал Коля, даже хохотнул. Но тут же стянул валенок со своей здоровой ноги и сдернул с неё портянку. Валенок натянул обратно на ногу в шерстяном носке.
– Товарищ майор, – подал он Романову, – возьмите, обмотайте её поверх шарфика.
Майор согласно кивнул, принял портянку.
Славка, превозмогая боль в ноге, снял и с неё валенок. Размотал портянку. И вновь подал Романову.
– Товарищ майор…
– Минутку…
Майор стянул с ноги Моренова уцелевший валенок. Вылил из него воду. Снял носок и так же, как первый, отжав, сунул его Морёнову в другой карман полушубка. Стал оборачивать ногу портянкой, принятой от Потапова. Затем натянул на неё сырой валенок.
Бабенков, подрагивая, смотрел на производящее, не в силах сойти с места, оторваться ото льда. Он понимал, благодаря чьей помощи сейчас находится здесь, на льду и кому, возможно, обязан жизнью. Ему было холодно. Вова шмыгал носом. Голову он не намочил, шапка была сухой, тёплой. Ватные штаны, которые он всегда надевал, – машина холодная, да и мало надеялся на её нормальную работу, больше, пожалуй, приходилось крутиться вокруг неё, а то и под ней, – не успели до конца промокнуть, лишь кое-где холодили, а благодаря тому, что валенки плотно надеты на ватные брюки, вода в них не набралась, и они обледенели лишь с внешней стороны.
Под полушубком ватная фуфайка, заправленная в ватные штаны, под ремень, местами промокла, холодила и, тем не менее, он сознавал, что чувствует себя комфортнее своего товарища, и подрагивал, скорее, из сочувствия к нему. Как тому сейчас холодно!.. Но сдвинуться с места и подойти к нему, принять посильное участие в его переодевании не мог. Прилип ко льду. Боль в груди притихла, осталась тяжесть и эта тяжесть, словно вода, зачерпнутая в полынье, сейчас вытекала из глаз, из носа, и он вытирал эту мокроту ладонями, кулаками, и руки у него зябли. Он втягивал их в рукава, но и в них, сырых, им тоже было холодно.
3
Во второй половине дня погода почти не изменилась. Возможно, похолодало или, быть может, так казалось, находясь на открытом месте, незащищенном от хиуса. Он протягивал по льду не слежавшийся снег, и эти лохматые кудели появлялись всюду, догоняя одна другую, прибивались к торосам, к снежным подушкам, к людям, копошащимся на льду.
На воде в полынье уже появлялась матовая корочка наледи, и белая крупа просыпалась на неё. Солнце ещё светило, но было в туманной