Рассвело. Вот только тогда мы увидели: на незнакомой нам дороге двигается сплошной людской поток. Мы упорно шагали к намеченной цели, снег таял, дорога стала невыносимо мягкой, полозья деревянных самодельных санок врезались в мокрый снег. Наши бруски с каждым шагом становились тяжелее. Людской поток, молча обливаясь потом, двигался вперед! Никто меня не обгонял, но впереди людской поток был настолько велик, что мне не описать увиденное. Это гигантский полоз на мартовском белом снегу движется как единый, что-то живое. Это было что-то страшное: нет ни начала, ни конца… Описанный мной случай был похож на «Железный поток» когда-то всеми любимого, а теперь забытого писателя-патриота Серафимовича. Мне кажется, люди, особенно взрослые, меньше всего думали об обещанном хлебе. В этом людском нечеловеческом потоке их в основном двигала самая главная причина – ПОМОЧЬ ФРОНТУ! Да ведь об этом просил райком партии.
Теперь расскажи нынешнему обывателю об этом – смех! Как это? В таком людском потоке да с таким грузом без малого 60 км за буханку хлеба? Помочь фронту? Да ведь и обратно 60 км. Хоть сам Господь Бог проси, все равно не пойдут. Вот нас догоняет однорукий военный, весь мокрый от пота, в армейских сапогах, почему-то довольно заметно хромает, неужели у него и нога раненая?
Если в начале пути на белом снегу видели картофельную кожуру, теперь нет-нет да видно брошенные бруски. Наш однорукий командир останавливался возле брошенного бруска, почему-то очень бережно брал его в руки, втыкал в талый снег торцом, молча, шагал дальше. Вот он останавливается возле женщины, которая не может идти дальше, что-то ей сказал, освободил ее санки от брусков, меня просил привязать бруски на удавку веревочками, которые отвязывал от санок по две штуки, бросал на шею с моей помощью, придерживая бруски целой рукой, и упорно шагал дальше.
Засветло мы все-таки дошли до станции. В Куеде, недалеко от железнодорожного вокзала, на противоположной стороне, где тогда был дощатый склад, мы свой груз сдали. Нам дали три железки (бирка одна большая квадратная, две – треугольные). Нам сказали, где можно обменять эти железные бирки на хлеб, за одну маленькую железку дали тарелку капустного супа, вторая – каша (я не знаю, из какой крупы), за квадратную железку дали мне булку хлеба, вес которой я не знаю (тогда буханки были большие).
Тогда мне было 12 полных лет, после этого случая я прожил еще 65 лет, не встречал и не ел вкуснее того хлеба, что получил за бруски в Куеде. Кончилась война, кто остался в живых, вернулись с фронта, в их числе наш отец. Я отслужил в армии. Конец 53-го года… Случай с брусками я рассказал отцу, он внимательно послушал меня, потом спросил: «Ты знаешь, кто был твой однорукий военный?» – «Не знаю, – сказал я, – русский, скорее всего, или удмурт. Неплохо говорил