Не всем идеи Торнтона казались утопией. Так, житель Нью-Йорка Джозеф Фэй соглашался с эмоциональным автором: «Благоразумие требует расширить и усилить союз всех друзей свободы для самозащиты против угрожающей комбинации тиранов Европы – и ничто не могло доставить мне больше удовлетворения, чем рассказ о Вашем плане объединения Северной и Южной Колумбии»[343].
В целом памфлет Торнтона принес сторонникам Латинской Америки больше вреда, чем пользы. Бывший испанский посланник в Вашингтоне Луис де Онис счел эту утопию тонким макиавеллиевским замыслом экспансии США[344]. Учитывая широкое распространение сочинения Ониса в Латинской Америке в 1820-е гг., есть основания полагать, что его трактовка не прошла незамеченной. Позднее, в 1826 г., план Торнтона вспомнят противники участия США в первом межамериканском Панамском конгрессе, чтобы высмеять энтузиастов единства Нового Света[345].
Но торнтоновская конституция Колумбии при всей своей необычности выражала распространявшуюся в общественном мнении «идею Западного полушария». Еще до окончания войны с Англией Джефферсон в письме Гумбольдту замечал, что какими бы ни были новые креольские правительства, они будут правительствами «американскими», то есть в любом случае лучше европейских[346]. О единстве интересов, целей, мировоззрения двух Америк писали, к примеру, Пасос и Ирвайн[347].
В Европе одним из наиболее деятельных сторонников освобождения испанских колоний был бывший архиепископ Малина (Мехелена) плодовитый автор аббат Доминик де Прадт (1759–1837), прославившийся тем, что именно у него в Варшаве останавливался Наполеон в бегстве из России[348]. Один вдумчивый исследователь даже сделал попытку обосновать влияние Прадта на доктрину Монро[349]. Сам Боливар считал деятельность аббата столь полезной для латиноамериканских революционеров, что просил его принять особую пенсию в три тысячи песо[350].
Нам кажется, что влияние де Прадта было на деле весьма ограниченным, по крайней мере в США. Его многочисленные произведения ни разу не упоминает Джеймс Монро. Лишь однажды ссылаются на аббата Адамс и Брэкенридж, приводя его пышные, но банальные, ни к чему не обязывающие сравнения: в одном случае, латиноамериканская революция сопоставляется по значению для Европы с французской, в другом – указывается, что город Буэнос-Айрес