– Ну дает бабулька! – захохотала Жанна. – Через святыни – травить! Класс! Давай адресок, Ага!
Адресок был тут же записан на бумажке и вручен Жанне.
На прощанье Агафья Тихоновна хотела было обнять Жанну, но та уклонилась:
– Без этих нежностей, пожалуйста! А то еще удушишь ненароком… по привычке! Пока, красавица-удавица!
– Тебя удушишь, анакондочка! – сказала Ага, закрывая входную дверь за посетителями на сложный заграничный замок. Она пересчитала сунутый ей Жанной гонорар, осталась довольна и даже запела песенку времен своей молодости:
Эту песню запевает
Молодежь, молодеж-ж-жь, молодеж-ж-жь!
Наш-шу песню не задуш-ш-шишь,
Не убьеш-ш-шь, не убьеш-шь, не убьеш-шь!
Агафья Тихоновна, судя по дремучей этой комсомольской песне, была намного старше, чем казалась! Оставшись одна, она приободрилась: может, права Жанна, и на их век дураков в России еще хватит? Но тут она вспомнила, что ее старинного дружка, пророка и серийного воскрешателя Гришеньку Грабового[4] уже посадили в тюрьму за мошенничество, и пригорюнилась…
А Жанна решила посетить «православную ведьму» не откладывая. Жила мать Ахинея в двухэтажном домике-флигельке в Коломне – одном из старейших районов Петербурга. Домик стоял во дворе, и в сгустившихся сумерках Жанна едва его разыскала. Она позвонила, как было велено, три раза коротко и один подлиннее – условным звонком. Открыла ей дверь сама матушка, и Жанна, увидя ее на пороге, сначала отшатнулась и хотела было бежать без оглядки. Но тут она вспомнила, что бежать-то ей больше некуда, других адресов у нее под рукой нет, и решила остаться.
Матушка Ахинея и вправду была похожа на монахиню. Небольшое круглое личико ее на первый взгляд казалось очень добрым и все состояло будто из яблочек: крутой ее лобик напоминал антоновское яблоко, две круглые румяные ранетки составляли щечки, две маленькие желтенькие китайки – подбородок с ямочкой посередине, а носик – красненькое райское яблочко. Подрясник на матери Ахинее был черненький, к монашескому кожаному поясу вязаные четочки подвешены, на голове суконная шапочка-скуфеечка, на груди медный крест на цепочке – ну как есть монашечка! Только вот крест – перевернутый.
Что сразу же отметил Жан и поспешил успокоить Жанну:
– Не пугайся, хозяйка, это не настоящая монашка, а ряженая! – Он довольно ухмыльнулся, ощерив акульи зубы. – И крестик-то, обрати внимание, перевернутый, как и положено по всем законам святотатства!
– Прошу