– А почему, собственно говоря? А если принести туда складную лестницу? Установить на самой вершине мира стремянку, залезть на нее и оказаться выше всех. И в книге рекордов Гиннеса появится запись: такого-то числа такой-то придурок поднялся на высоту 8850 метров над уровнем моря.
– Да ну ее, эту стремянку! Переть вверх, а потом вниз…
– А зачем? Там и оставишь. Может, кому-нибудь пригодится.
– Нет уж! Кому надо, пусть тащит сам. Да и вершину мира засорять не стоит. Для этого и на родных просторах мест предостаточно.
– Кстати, ты же всю страну облетел на рейсах. Что-нибудь интересное запомнилось?
– Ну, в каждом городе есть что-то свое, особенное. Но когда летаешь постоянно, оно как-то сливается − аэропорты, гостиницы…
– Понятно. А у меня их было немного, и я все отчетливо помню. Даже первые минуты здесь, в этом южном городе…
– Запах подгоревшего подсолнечного масла?
– Нет, вначале было другое. Горячий, сухой воздух обнял меня прямо на выходе из самолета и как будто шепнул: «Успокойся. Расслабься. Здесь не пропадешь». А еще удивила цветовая гамма: желтизна выгоревшей травы и блекло-голубое небо, без единого облачка. Ароматы я почувствовал потом. Этот город пропах кабачками и перцем. Он, как южный базар, говорлив и пахуч. Он рифмуется с солнцем, салатом и сердцем, быстрым, теплым дождем из растрепанных туч. Он потоками летнего зноя пронизан, белой россыпью в зелени парков лежит. Виноградник опутал балконы, карнизы и сквозь дрему лениво листвой шевелит. Здесь в уютных дворах затаилась прохлада, старины сохраняя наивный уют. И стыдливая, нежная гроздь как награда за счастливый и Богом дарованный труд. Здесь с апреля по осень распахнуты окна, и не нужно на юг уезжать в отпуска. Здесь и в песню, и в танец вступают охотно, черный локон поправив слегка у виска. Здесь как молнии взгляды и смуглые лица, и веселая речь на родном языке, и пурпурная влага в бокалах искрится, поднимаясь для тоста в горячей руке. Льются скрипок певучие, чистые звуки, и задорные, звонкие бубны звенят. Этот город рифмую с любовью, с разлукой. Этот город с судьбою рифмует меня.
– Все-таки стишками балуешься…
– А кто по молодости этим не грешит?
– Меня Бог миловал.
– Сочувствую.
Да, в те времена можно было только шутить на тему дальних странствий: «И я хочу в Бразилию, к далеким берегам». Но это были шутки на грани дозволенного. Шутить с заграницей было опасно. Опять захотелось в Париж? Нехорошо. Советская молодежь мечтает о полетах на далекие планеты, а не в сомнительный Рио-де-Жанейро. А тебе с чего бы захотелось? Откуда ты такой особенный взялся? Как тебя воспитывали, кто твои родители? Откуда у тебя, советского комсомольца, такие нездоровые желания? Уже расхотелось? То-то же. В общем, так: на Марс можно, а в Бразилию нельзя.
А через неделю состоялся слет. И прошел он еще интереснее, чем предыдущий. Потому что звездой слета стал новичок нашей