Мне было очень плохо.
Я ошибся, вложив свою душу в предприятие, которое стало банкротом, и теперь получалось, что я её потерял и ничего не мог чувствовать.
На пятнадцатый день, вернувшись из школы домой, я услышал телефонный звонок. Взял трубку и безжизненным голосом сказал в неё:
– Слушаю.
– Здравствуй, Володя, – ответил Иван Трофимович.
– Здравствуйте, – равнодушно ответил я.
– Мне сообщили, что ты уже две недели не приходишь… – он на мгновение запнулся, подбирая слова, – тренироваться. И голос у тебя какой-то странный. Ты не заболел?
– Нет, я здоров, – ответил я.
– А тренировки? – переспросил тренер.
– Я решил больше не тренироваться, Иван Трофимович, – ответил я.
– Что случилось, Володя, можешь нормально объяснить? – спросил он, слегка повышая голос.
Я понимал, что он волнуется за меня, но это меня совершенно не трогало. «Раньше нужно было волноваться, – думал я, – теперь уже поздно».
– Твоя мама звонила, просила помочь, – добавил он. – Говорит, не знает, что с тобой. Почти всегда молчишь, ничего тебя не радует, ничего не интересует, часто бываешь рассеянным, не слышишь, что тебе говорят.
– Зачем вы мне всё это рассказываете? – спросил я.
– А затем, Володя, что я хочу тебе помочь, – ответил он. – Кажется, я догадываюсь, что с тобой. Помнишь, я говорил тебе…
– Мне невозможно помочь, и меня не интересуют чьи-то желания, – перебив его, ответил я.
– Ты ошибаешься, Володя, – сказал он, – нет ничего непоправимого…
– Извините, Иван Трофимович, я не могу сейчас разговаривать, – снова перебил я и нажал на рычаг телефона, отключая связь.
Может быть, он обиделся. Но в тот момент меня не волновало и это тоже. В конце концов, я не просил его мне звонить, думал я.
– Я вообще никого и ни о чём не просил, – сказал я в молчащую трубку выключенного телефона. – Никого и ни о чём… и к тому же никого не хочу видеть, – добавил я и повесил трубку.
Я прошёл в свою комнату и почти сразу забыл об этом разговоре. Ни разговоры, ни поступки моего тренера, да, наверное, никакого другого человека на планете, не могли принести мне ничего хорошего.
Ничего хорошего не могло произойти со мной в принципе, думал я. Всё, что мне нравилось когда-то, осталось в прошлом. Мне было нужно так мало, размышлял я, всего лишь продолжать заниматься спортом, участвовать в гонках. Мне нравилось это состояние свободы – неудержимое, наполненное энергией движение вперёд, подчинённое моей воле, сила и борьба с самим собой, с пространством и временем. Только это мне нравилось по-настоящему, но и это у меня отобрали. Иван Трофимович, мой бывший тренер, и отобрал. Как он мог так поступить со мной? Объяснения, которые я услышал от него, не выдерживают критики, мало того – противоречат