– Наделишь, – пообещали Николаичу глаза Валентины Степановны, – вот сегодня ночью и наделишь, а пока…
Она снова скрылась в «волшебной комнате», чтобы вернуться уже княгиней Ярославной. Теперешняя героиня наконец-то дождалась своего Игоря из похода. Она остановилась посреди зала, величественная и неприступная в княжеских одеждах; ближний круг и челядь за ним готовы были рухнуть на колени, и уже так исподтишка наблюдать, как их суровая правительница разрыдается в крепких объятиях супруга. Ярославна, быть может, и разрыдалась бы. Но раньше рассмеялась Валентина Степановна, довольная произведенным эффектом.
Потрясенный зрители и участники действа – служители бутика, так и не стряхнувшие с лиц выражения холопской угодливости, ринулись вслед за Валентиной Степановной. Естественно, чтобы подготовить ее еще к одному акту волшебного спектакля. Впрочем, для главных «актрис», как понял Кошкин, это не было спектаклем; красавицы одна за другой действительно возвращались к жизни; дышали воздухом, пахнувшим тонким парфюмом и милыми женскому сердцу «тряпками»; улыбались ему, Николаичу. Он устремился всем сердцем к очередной красавице; согласно хронологии, установленной им же самим совсем недавно, в зал должна была выпорхнуть непоседливая арабская принцесса. Но она почему-то уступила свое место в очереди подруге, венецианке. Это «почему-то» заставило бешено забиться сердце Кошкина. А может – это неприступный вид Дездемоны, наследницы знатного венецианского рода, заставил его в восхищении замереть. Там, в средневековом Кипре, Николаич никогда не видел ее такой. Теплый климат предполагал обычные легкие одежды; на памятном пляже Дездемона (вместе с Николаичем) и вовсе обходилась без всяких одежд. Теперь же из запасников бутика достали полный венецианский наряд – тяжелый, с парчой, воздушными тканями и золотом; каким-то невероятным головным убором, из-под которого на Кошкина сверкнули такие знакомые озорные глаза. Огромная радость, что выплеснулась из них, тут же сменилась печалью Дездемоны – пришла пора уступать место на «подиуме» Дуньязаде.
В душе умолкли трубы и литавры,
Она покорно участь принимает —
Что ей судьба черней ладоней мавра
В сей страшный миг бесстрастно обещает!
«Бесстрастной судьбой» для Дездемоны выступила Валентина. Она друг подмигнула Николаичу, и повернулась, увлекая за собой свиту. А Кошкин теперь уже по-настоящему задрожал в предвкушении. Ожидание было недолгим. Слава этого дворца моды, отысканного Николаичем по отзывав в Интернете, не оказалась преувеличенной ни на гран. В запасниках нашлось (а может – столь же чудесным способом было почти мгновенно изготовлено) одеяние арабской танцовщицы. Кошкин не стал искать мельчайших отличий от тех украшений, что хранились дома, в Геленджике; это было несущественным. Главным был танец, в котором поплыла ему навстречу Дуньязада. Каким чудом пышное