Готель шила невероятно много, добавляла новые элементы и линии в свои творения; в её коллекции, казалось, не было ни одного похожего туалета, так что, порой, ей было чрезвычайно трудно расставаться с ними, но это было её платой людям, подарившим ей покой и счастье заниматься любимым делом. А дела её шли настолько хорошо, что настоятельница стала лично следить, чтобы нуждам девушки отдавали самое пристальное внимание, и при каждом её возвращении Готель бежала к ней и благодарила за всё, чем была обязана этой великой женщине.
В один из таких дней девушка застала её в библиотеке и принялась умолять тоже принять её в монахини, на что сестра Элоиза, даже не взглянув в её сторону, мгновенно закрыла этот вопрос словами вроде, что церковная жизнь не для неё. Это была уже вторая оплеуха, которую Готель получила от жизни. В первый раз старик Парно сказал, что цыганская жизнь не для неё, но тогда это было не так обидно. Но второй раз ощутить себя чужой, отрезанным ломтём, отшельницей во всяком мире! В конце концов, это было необычайно неприятно.
К чему столько правды, если не знаешь, что с ней делать? Готель почувствовала, будто что-то треснуло и затихло в её сердце, но она не заплакала, и, возможно, потому, что в тот момент в её сердце отшумело детство, его дух рассеялся где-то там же, среди сотен книг, среди запаха их страниц и чернил. Ещё много раз потом девушка приходила туда, пытаясь, может быть, уловить его следы, но не находила ничего, кроме прописанных на полках романов, летописей и фолиантов. Некоторые из них были действительно красивы. С массивными обложками и расшитыми на них буквами. В каждой из этих книг таилась своя история, мудрость, хранимая веками, и, прикасаясь к ним, Готель чувствовала, как начинает трепетать от восхищения её душа, и тогда, пожалуй, единственное, о чём она могла сожалеть это то, что не умела читать.
К восемнадцати годам она прочла уже все сочинения Васа, как и нашумевший в то время роман об Александре, собрание сочинений Кретьена де Труа и множество другой современной и античной литературы; настоятельница называла её своей лучшей ученицей и часто приезжала к ней из своего аббатства. Приезжала! Не просто заходила, когда была в монастыре, а приезжала именно к Готель. Первый раз, узнав о столь неслыханной причине приезда, девушка чуть не умерла от счастья, не чувствовала под ногами земли. В такие дни они много общались о прочитанных девушкой книгах, также настоятельница упоминала, что людям в Париже очень нравятся платья Готель, хотя, по своему личному опыту, девушка с трудом могла себе представить свои платья на бедных улицах немытого Парижа. Как бы там ни было, Готель верила каждому её слову.
Должно заметить, что у сестры Элоизы был особый дар – быть одновременно милой, настолько, что в неё нельзя было бы не влюбиться, и в то же время неумолимо твёрдой. Все, кого Готель теперь знала или кого когда-либо встречала рядом с ней, все, абсолютно все были в неё влюблены.
В одну из их встреч настоятельница сказала:
– Я хочу,