дубины, составлявшие единственное их оружие, прибрал он к стороне. Всего удобнее казалось ему истребить исполинов собственными их руками, и выдумка его была весьма удобна. Во-первых, подошел он к коню Ареканоха, который стоял совсем оседланный. Он обласкал его, подсыпав ему пшеницы, размоченной в сыте медовой, и после подвязал оному под хвост пук крапивы и колючего репейнику, также, ослабив подпруги, подрезал оные так, чтобы должны были они при скакании необходимо оборваться, и после подтянул седло. Потом подошел к исполинам и связал оным попарно волосы друг с другом очень крепко, а девятому, коему не было пары, надел на шею веревочную петлю и конец её привязал к одному исполину за ногу. Все было приготовлено, и следовало начинать побуждение к междоусобной драке. Алеша употребил к тому острие жреческого ножа своего, которым за один раз отрезал нос исполину, к ноге коего была укреплена петля, и с великим проворством черкал по лицам и прочих, так что каждый лишился глаза, либо губы, или уха, не видя, откуда получил удар сей. Лишенный первым носа имел честь начать сражение. От превеликой боли забрыкал он ногами и удавил товарища, имеющего петлю на шее. Но поскольку он никак не ожидал, чтобы такое поругание произошло от кого-либо ещё, кроме как от товарища, близ него спящего, ибо чувствовал, что тот его тянет еще и за волосы, то начал он бить и кусать зубами. Тот по разным причинам готов был отмщать за себя и встретил удары сугубою отплатою. Прочие исполины спросонья и от боли охотно употребили пример товарищей своих и увечили себя изо всех сил. Алеша подстрекал жар их, пуская им в головы камни, и имел удовольствие видеть их истребивших себя собственными руками, поскольку исполины умолкли тогда только, как иной остался без головы, оторванной руками того, коему перегрыз горло, другой был удавлен в объятиях того, которому раскусил голову. Словом, Ареканох пробудился от сна богатырского, избавленный труда разнимать своих помощников. Он надеялся еще на силу свою и чаял, что управится с воинством, не имеющим ни одного богатыря во всем своем множестве, но скоро увидел, что наглая сила порой должна бывает уступить разуму.
День настал, провозвестник Аланского царя прокричал богатырю, чтобы выезжал он на бой с витязем, желающим один на один с ним переведаться и усмирить его гордость. Ареканох, раздраженный уже потерею своих исполинов, междоусобию коих не понимал он причины, тотчас сел на коня своего и с высокомерием выступил пред воинским станом аланов. Царь, предупреждённый об истреблении исполинов и имеющий надежду на искусство и отвагу богатыря Русского, стоял на возвышенном месте со своими воинами и смотрел, исполненный ожидания, на своего ратоборца, который, смело приближась к Ареканоху, сердил его разными досаждающими словами. Ареканох был толст и имел великое брюхо. Алеша называл его лягушкою, жеребою кобылою и советовал для пощады чрева его возвратиться домой, а выслать своих исполинов, ежели таковые есть у него еще в запасе. Ареканох скрипел зубами и готовился рассечь дерзкого
