Задушена, задавлена, пода- (…)
Подумать только, – собственным корсетом!
К каким чертям я родилась поэтом?!
Мне б лучше мудрости – из жалости – кто дал!
Господь, в которого давно уже не ве- (…),
Несуществующий, молюсь тебе! Ты слышишь?
Мой крик надрывный превратился в грыжу,
А я всё в той же луже, на земле:
Никак не закатается губа.
…Бреду домой, неся туман-тунику.
На ужин будут гвозди с земляникой,
А так хотелось сладостей с шампа- (…)
Не трогайте музу руками
«А она тебе, собственно, кто?
Эта дама с пытливым взглядом,
Та, что вечно с тобою рядом, —
В старом драповом черном пальто,
В туфлях, стоптанных год назад, —
Эта, ну, как её зовут-то?
Та, которой двадцать как будто
Или больше чуть-чуть – наугад,
А не деле – десяток плюс!
Так вот кто она – для тебя-то?
И не слишком ли старовата
Мадемуазелька, поющая блюз?»
Улыбается: «Плюйтесь словами,
Но не трогайте музу руками!»
«Мы с тобою поехали дальше…»
Мы с тобою поехали дальше,
А она сошла на перроне.
Задрожали твои ладони.
Она видит тебя, мой мальчик,
Она слышит каждое слово,
Даже мысли читает, может.
Тут её не почувствовать кожей,
Но во сне вы увидитесь снова:
Ты, вернувшись в детство-без-фальши,
Тронешь бабушкино колено.
На виске твоём бьётся вена.
Ты молчишь.
А мы едем дальше.
37,2
Пятый день тридцать семь и два.
Знаешь, видно, магнитные бури
В нас тобой натолкали дури,
Да обид наплели кружева.
Ртутный столбик ползёт не спеша.
Нас упрямство в заложниках держит,
Пробивая сквозные бреши
Там, где нежность хранила душа.
Так за принципом прячется суть:
В этом детском споре-до-гроба
Всё равно проигравшие – оба.
Тридцать семь и два.
Не уснуть,
Губ не тронуть – едва-едва, —
Обожжённых молчаньем долгим.
С этих ссор – никакого толку.
…Пятый день тридцать семь и два
«Гнись, тростинка, на ветру…»
Гнись, тростинка, на ветру,
Ночью темной гнись.
Выйдет солнышко к утру —
Ты его дождись.
Гибче, ниже, будь сильней!
Гнись, не надломись.
Солнце выйдет – отогреет,
А пока – крепись.
Позвоните родителям
Мимо жёлтых холмов, к устью синей реки,
Шли топиться седые, как лунь, старики:
«Лучше смерть, чем так жить!»
Покосившийся дом,
Руки в венах и ложку-то держат с трудом,
Плечи