– Я – что ж… – сказал Николай Иванович. – Может, закусить желаете? Это можно – в один момент…
И внутренне содрогаясь от своего подобострастного, подленького тона, он оживлённо заговорил:
– Жена сейчас распорядится. Водчонки, конечно? Есть у меня запасец. Аня, иди сюда, у нас гости.
– Нет, это вы оставьте, – строго сказал один из троих партизан – очень высокий, белокурый человек с голубыми глазами. – Это в другой раз. Сейчас мы к вам по делу. За вашим сыном пришли.
– За сыном? – шепотом сказал Николай Иванович.
– Да. Как он белый солдат и участвовал в борьбе с пролетариатом, – подтвердил третий партизан – рыжий, болезненный и потому злой. – Давай сюда твоего гадёныша. Он в атаке на Циммермановку участвовал и ранен был. Мы всё знаем, так что скрывать тут нечего.
Партизаны собрали в столовой всю семью Синцовых. Пришёл из спальни сильно похудевший Леонид, недавно только вставший с постели. Рука его была на чёрной перевязи. Пришла плачущая Анна Алексеевна. Тамара привела сестрёнок – Олю и Надю. Девочки с ужасом смотрели на партизан, держались за юбку старшей сестры и готовы были разреветься.
– Одевайся! – зловеще спокойно сказал рыжий Леониду.
– Куда вы его? – стоном вырвалось у Анны Алексеевны.
– В следственную комиссию, – ответил добродушно белокурый. – Вы, мамаша, не волнуйтесь. Ничего с ним не будет. Допросят – отпустят. Мы разве не понимаем? Несознательный он, против воли в колчаковцы пошёл. Но допросить нужно. Мы должны проверить, как он теперь будет вести себя насчёт советской платформы.
– А скажите, товарищ, – звенящий голос Тамары заставил белокурого гиганта повернуться и внимательно посмотреть на гимназистку, которая не опустила своих тёмных, блестящих глаз перед голубыми наглыми глазами. – Скажите, передачу ему можно носить, если его задержат на день-два?
– Это что, брат ваш?
– Да.
– Можно, конечно. Почему нельзя? Да его, наверно, не задержат.
– А как найти его? – снова спросила Тамара. – Вот вы уводите его, а мы даже не знаем, кто вы такие.
– Спросите в штабе товарища Фролова. Фролов моя фамилия. Милости просим, заходите в гости, будем рады.
Фролов захохотал – и снова внимательно посмотрел на девушку. На этот раз она опустила глаза.
– Ну, айда, товарищи. Да будет вам, мамаша! Что вы хороните его, что ли? Анна Алексеевна вцепилась в Лёню и навзрыд плакала. Он гладил её по голове, а она причитала – как-то совсем по-простому, по-бабьему:
– Мальчик мой бедный! Чуяло моё сердце, ох, чуяло! Вы его, товарищи, уж не обижайте, один он у меня сыночек. Отпустите его поскорее, а я вам уж обед хороший приготовлю. Ну, иди, иди, Лёня, – Господь сохранит тебя…
По дороге в тюрьму Фролов заговорил с Леонидом:
– Ну, что, брат, трусишь?
– Да нет, – тихо ответил Леонид. – Чего мне бояться? Я не офицер, был насильно мобилизован.