«Совсем не изменился. Только волосы седые. Капли на них не действуют?»
«Ты откуда про них знаешь?»
«Ну, ты и смешной».
«Страшно умирать?»
«Нет, жалко».
«Себя?»
«Кого любишь. Ты еще можешь успеть».
«Думаешь?»
«Знаю».
Часа через три Зимин проснулся от глухого стука в стену. Уже давно любой посторонний звук, вмешиваясь в сон, выключал его мгновенно. Сначала он воткнул голову в подушку, пытаясь приспособиться, но звук не отставал – переходил с железного ритма рока на джазовые синкопы или вовсе впадал в дикую лихорадку отбойного молотка. Когда устал ворочаться, вдруг понял, что у соседа Жоры кончился запой.
Жора был скульптором и страстно ненавидел Эрнста Незнамова. Почему-то считал, что знаменитость присвоила его творческую манеру, а следовательно – деньги и славу. Поэтому Жора периодически запивал – обычно сразу после получения аванса на изготовление скульптурного бюста от очередного мечтавшего оставить свое изображение в вечности. Когда деньги кончались, у Жоры начинался гон, и занимался он этим так же истово, как и пил.
Опознав природу стука, Зимин расслабился, не стал дубасить в Жорину стену, а мирно перешел на просторный кожаный диван возле окна. Там и лежал в полудреме, наблюдая, как весеннее веселое солнце гонит темноту из мастерской. В желтых невесомых лучах беззвучно танцевали пылинки, а в голове – вопросы, на которые не было ответов: «Если я с помощью Петиного лекарства буду жить долго – буду счастлив или вокруг меня будет шататься одиночество? Вот почему я теперь тоже живу один? Всего у меня вдоволь, и талантом бог не обидел, и вроде не злой, и не слишком занудный – а никто, совсем никто не хочет просыпаться со мной рядом. Лукавый черт, конечно, сейчас улыбается и укоризненно качает головой на мою жалобу. И то правда – сам не знаю, в какой момент устану и ждать начну, когда уйдет. Что ж за маята такая – выскочил уже к шестидесяти, а все никак с собой не договорюсь?»
Он почему-то растревожился, что спозаранку начал вызванивать подругу. Как-то с недавних пор перестал церемониться с людьми, тем более с близкими, но они Зимина прощали – а он этим пользовался. Нельзя сказать, что часто и бессовестно, но твердо. Кстати, тоже ведь примета старости, подумал он, такая же, как ворчание по пустякам или требование четкого соблюдения договоренностей и времени встреч или желание подробно объяснять понятные всем вещи.
Возраст почему-то дает право командовать другими, почти без страха нарваться на определенный отказ.
Подруга откликнулась почти сразу. Рано утром телефон у нее был гораздо свободнее – обычно все линии на двух телефонах были плотно заняты перекличкой с бесчисленными товарками и родственниками.
Когда-то, уже довольно давно, были у них и близкие отношения. И нельзя сказать, что был он таким уж ходоком, но женщины отличали его среди других, а он всегда знал, для какой из них он будет легким решением.
Вот и для подруги