– Нина, пожалуйста, соберите ртуть, – говорю спокойно, изо всех сил сдерживая себя.
– А почему я должна одна за всех?!
– Очень хорошо, назовите остальных. А пока прошу вас собрать ртуть.
– Вот еще! – Нахальничает она не зря, чувствует за спиной защиту: начальник отдела кадров и по совместительству секретарь парторганизации (В 1951 такое сочетание – гремучая смесь) ее любовник.
Но мне все равно. Проступок тягчайший. Завод уже останавливала санинспекция из-за загазованности парами ртути. Дегазацию производили мы сами. Снимали полы до бетонного основания. Затем собирали накопившуюся под полами ртуть. Потом настилали новый линолеум. Его прикрепляли к полу и стенам (края линолеума поднимали сантиметров на десять, так что образовывалось нечто вроде корыта) клеем из линолеума, растворенного в ацетоне. Этот клей было почти невозможно смыть с рук. В общем, удовольствие ниже среднего, не говоря уже о том, что ртутью при дегазации мы надышались очень даже серьезно.
Подхожу к установке, отключаю нагреватель поста и насос: «Отстраняю вас от работы. Пока я мастер смены, вы здесь работать не будете!».
– Ну значит, вы не будете мастером смены!
– Доложитесь начальнику цеха, – ухожу на другие участки.
– Ишь ты, фу-ты ну-ты, ножки гнуты! – летит в спину.
Ловлю сочувственные взгляды: ее здесь не любят, но побаиваются.
Я знаю, что судьба моя решена.
Ну и черт с ним! Все равно пора кончать. Доктор, к которому я обратился по поводу болей в деснах, сказал: «Альвиолярная пиаррея. Типичное следствие отравления парами ртути. Дальше будет хуже. Меняйте работу».
С этой альвиолярной пиарреей у меня связан трагикомический эпизод. Десны сильно болели и доктор рекомендовал прижигать их спиртом. Спирт на заводе не проблема. Непосредственно перед окончанием смены захожу к монтажницам, и они мне наливают кубиков 10–15 спирта. Дома смачиваю в спирте марлю и прикладываю к деснам. А тут как-то раз десны так разболелись, что я стал прижигать их прямо на заводе. Результат не замедлил сказаться: настроение «поднялось» (надышался парами спирта) настолько, что это заметил повстречавшийся мне директор завода Миркин, человек очень дисциплинированный сам и требовавший того же от других.
Мастер в подпитии – это ЧП. Людей отправляли под суд и за меньшие грехи. Когда я объяснил в чем дело, то он мне сначала просто не поверил: «накачаться» пятнадцатью кубиками спирта – это почти из области фантастики. Однако, монтажницы подтвердили, что я получил у них около 15 кубиков. Соломон Львович выразил мне свое соболезнование, но попросил, чтобы я все же десны лечил за пределами завода.
Итак, уход неизбежен. Сказать по совести, жаль. Я шесть лет работаю в электровакуумном производстве. Прошел путь от учентика-монтера до мастера. Дело знаю и люблю, но также знаю к чему приводит отравление ртутью – видел на живых и очень печальных примерах.
Последствия стычки с Семеновой не заставили себя ждать: меня вызвал Миркин.
– Владлен Самуилович, завод газосветных трубок перехватил у нас японское оборудование. Утверждают, что это вы им помогли.
– А мне-то это зачем?
– Не знаю, но общественность настаивает на вашем увольнении.
– Общественность – это отдел кадров и спецчасть?
– Они самые.
– Все ясно. Это мне за Семенову.
Директор молчит, вздыхает. Терять опытного специалиста ему не светит.
– Ладно, Соломон Львович. Дайте листок бумаги.
Гипрокоммунэнерго
Я уже больше двух месяцев без работы. Примерно в семи или восьми проектных организциях меня брали, но на следующий день у них «не оказывалось вакансий». Это для техника – такой то мелкой сошки – не было вакансии!
– Сынок, тебе, по моему, кто-то ворожит.
– Мама, это не кто-то, а отдел кадров ЛДС.
– Попробуем поправить. – Мама, до ареста отца и увольнения её самой с работы, была начальником финансового отдела Наркомата Тяжелой промышленности (Вотчина Орджоникидзе), а потому многое понимала в аппаратных играх. – Телефон кадров у тебя есть?
– Алло, это отдел кадров ЛДС? С вами говорят из ОК Промзернопроекта. Немец у вас работал? Что вы можете о нем сказать?
В последующие несколько минут я узнал о себе много интересного.
Мама внимательно слушает, даже сочувственно поддакивает. Потом спрашивает: «Вы все сказали? Рядом со мной на отводной трубке находится присяжная стенографистка (Где она такое выражение нашла?). Если вы еще раз будете говорить о Немеце то, что не соответствует его письменной характеристике, подписанной вами же, запись нашей беседы пойдет в прокуратуру.».
Подействовало это или нет, не знаю. На следующий день позвонил мой дядя, Давид Савельевич Розенберг, очень добрый, душевный человек: «Я говорил с начальником отдела электросетей