«Но теперь поздно, да и глупо раскаиваться в той ошибке», – вздохнул Инквар, натягивая кем-то приготовленное чистое исподнее и аккуратно складывая свои вещи. Он ведь хорошо себя знает и в следующий раз в подобной ситуации снова не станет надеяться на чудо и поступит точно так же.
Выходит, зря прикрикнул на Дайга, вполне мог бы и остановиться на миг, не настолько уж спешил. Напарник ведь добра ему желал, вон даже бумажку сунул, небось что-то ободряющее написал. Нужно хотя бы прочесть, прежде чем выходить из умывальни.
Смятый и промокший листок нашелся на полу, и разворачивать его пришлось очень осторожно, пригодилось умение бережно обращаться с хрупкими вещичками. А когда удалось, не порвав, разложить бумажку на ладони, странные слова сначала не вызвали ничего, кроме недоуменной усмешки.
Инквар нахмурился – похоже, он неверно понял намерения телохранителя, но все же прочел записку еще раз и еще. А чего там читать, всего два слова: «Прочисть уши».
Звучало это оскорбительно, и Инквар точно обиделся бы, если бы не успел так хорошо изучить Дайга. И значит, в этих словах есть какой-то смысл, понять бы какой.
Указательный палец правой руки непроизвольно потянулся к уху, осторожно прикоснулся к тому месту, где, как Инквар смутно помнил, недавно жила острая, словно шип арги, боль. Внезапно чувствительная подушечка пальца уперлась во что-то шершавое, выпирающее из ушной раковины там, где должно быть углубление, и искусник озадаченно замер. Даже дышать на несколько мгновений перестал, зато мысли ошалело понеслись пустынными смерчиками, развеивая сложившийся несколько минут назад план на будущее и сдувая песок с недавно погребенных надежд.
Руки с заученной бережностью положили вещи на лавку, привычно нащупали нужные карманы, принялись доставать зеркальце, инструменты, зелья.
Работать было неудобно, и света от масляного светильника не хватало, пришлось зажечь свою алхимическую свечу из неприкосновенного запаса. Конечно, можно было выйти в спальню, попросить помощи у друзей, но заставить себя так поступить Инквар не сумел. Едва представил, с какой жалостью они будут на него смотреть, если после извлечения затычек слух так и не возвратится, как вся решимость растворилась, словно льдинка в горячем котле.
Первые клочки пропитанного воском пуха, осторожно вынутые из уха, вернули осколки памяти, постепенно, будто кусочки разбитого блюда, складывающиеся в ясную картинку. И теперь Инквар точно знал: это он сам, чувствуя, что сходит с ума от грохочущих в голове голосов, шагов и прочих, неимоверно громких, корежащих разум звуков, драл на клочки маленькую пуховку, которой обычно