– Скрывают. Вы сами понимаете… Гм! Да. Сколько жертв!
– Жуткая вещь! – заметил Незапяткин, с тревогой поглядывая на меня.
– А еще бы!
– Самое скверное то, – сказал незнакомец, – что вагоны понастроены этакими закоулочками. Вот так, как мы сидим, – случись столкновение – пиши пропало!
– Почему?
– А как же! Смотрите: наши коленки почти упираются в стенку вагона. Представьте себе, на нас налетел поезд! Сейчас же стена соседнего вагона хлопает по нашей стене, a наша стена по нашим собственным коленям. Давление в несколько сот атмосфер.
– А что же… случится? – тихо спросил Незапяткин, поглядывая на стенку вагона широко открытыми глазами.
– Как что? Ноги ваши от удара моментально вонзаются в ваш живот, выдавливают оттуда печень, кишки, и вы складываетесь, как подзорная труба. Да-с, знаете… Неприятно почувствовать собственную берцовую кость в том месте, где определено природой быть только легким и сердцу.
Мы, подавленные, молчали.
– Таз, конечно, вдребезги. В куски. И самое ужасное, что с этого рода увечьями живут еще по три, четыре дня.
– Ну, a предположим, – спросил Незапяткин, – если пассажир в момент столкновения стоял в коридоре? Опасность для него такая же?
– Ничего подобного. Вы сами понимаете, что опасны не боковые стенки, a передняя и задняя. Я знал в Новоузенске одного человека, который, единственный из сотни, остался жив только потому, что бродил во время крушения по коридору вагона. Семенов его фамилия. Электротехник.
Мы с Незапяткиным молча поглядели друг другу в глаза и без слов поняли один другого.
Посидели для приличия еще минуты три, a потом я сказал:
– Совсем нога затекла. Пройтись, что ли.
– И я, – вскочил Незапяткин. – Пойдем покурим.
III
Когда мы вышли в коридор, Незапяткин сказал, подмигнув:
– А ловко я это насчет курения ввернул. Так-то просто – было неудобно выйти. Он мог бы подумать: трусы, мол. Испугались. Верно?
– Конечно.
– А у него, однако, дьявольские нервы. Действительно, сознавать, что каждую минуту тебя может исковеркать, зажать, как торговую книгу в копировальном прессе, – и в то же время хладнокровно рассуждать об этом.
– Посмотри-ка, что он делает?
Незапяткин пошел взглянуть на нашего сумасброда и, вернувшись, доложил:
– Лежит чивой-то на диване с закрытыми глазами.
– Давай станем тут. Ближе к средине.
– А симпатичный он. Верно?
– Да. Милый. Такой… предупредительный.
Чем дальше, тем душнее было в вагоне. Чувствовалось приближение юга.
– Что, если мы откроем окно? – прервал я. – В степи такая теплынь.
– Не открываются окна. Вагон еще на зимнем положении.
– Постой… А вот это окно! У него, кажется, эта задвижка еле держится. Ну-ка, потяни.
– Ножичком бы. Не увидит никто?
– Ничего. Потом скажем, что нечаянно.
Рама с легким стуком упала – и нам в лицо пахнула сладкая прохлада напоенной ранними весенними ароматами степи.
– Какой