– Сбегай за топором, в котелок всё не войдёт, рубить придётся, – глухо проговорив, отослал он Воську, чтобы скрыть от него волнение.
И когда тот уже хотел стремглав броситься исполнять просьбу, сказал напоследок с досадой:
– Да никого там не буди, не время ещё, спокою мне не дадут, расспросами до кишок замучают, что, да где, да как! А мне работать надо, пока мясо упреет, сам не раз употею. Экий, как на загляденье, сам видишь – здоровый какой под выстрел попался!
– Ладно! – пообещал Воська…
Словно вымещая обиду, он яростно принялся потрошить глухаря, приговаривая сквозь зубы:
– Ты уж прости меня, краснобровый красавец, так надо, по законам тайги здесь живём.
Ловко, запустив пальцы в надрез, он чулком, легко снял кожу с глухаря вместе с перьями. Сейчас ему бы позавидовала любая хозяйка, ведь после экзекуции на тушке не осталось ни единой пушинки, её можно было сразу опускать в кастрюлю или жаровню и готовить что угодно.
– Не фига себе, у него нога почти с мою в длину будет! – удивился подоспевший с топором Воська.
– Дуй, Воська, назад! Забыл я тебе сказать, чтобы ты котелки заодно прихватил, сказал Витька. – Разделанное мясо как мы без посуды потащим? Марать бы уж его не хотелось…
Он, конечно, не мог не поинтересоваться у Воськи, спросить, о том, что разрывало душу на части:
– В палатку там не заглядывал? Спят?
– Не, не смотрел. Спят, наверно, а чё им ещё делать?
– Неужели в палатке так их разжарило, что, раздевшись спят? Меня почему-то не особо грела палатка, прохладно было.
– Это ты у выхода дрыхнул, а дальше к середине лично мне даже душно казалось. Не знаю, может, надышали перегаром, так из-за этого… Пашка ещё, блин, всю ночь духоты прибавлял, по привычке, как всегда, бабахал… Он говорит, что во сне никто за себя перед другими не отвечает, поэтому можно…
– Ладно уж тебе, мне знать всё без надобности. Это его счастье, что он ни разу в одной избушке с настоящими охотниками не ночевал, ему бы там так постреляли… Ну беги уже, да поскорее оборачивайся, пока я рублю. Котелки все свободные оттуда сюда забери, воды сразу в мясо нальём.
Вскоре дело было сделано. Разрубленный на куски глухарь лежал в трёх самых больших котелках, и ещё изрядно осталось. Витька, привыкший бережно относиться к еде, решил оставшееся присолить на всякий походный случай, чтобы забрать с собой в дорогу.
– Иди, Воська, вперёд, залей доверху водой и иди, уноси сколько сможешь, я потом подойду, мне нужно ещё тут задержаться.
– Ага,