– Плохи дела твои, отец. Товарищ Кирпотин шутить не любит. У нас ведь это просто – именем революции, и ты уже стучишься в дверь ко господу-богу нашему. Ан бога-то и нет! Это товарищ Плеханов на опыте доказал. Очень даже глупо может получиться… Семья есть?
Горошин свирепо покосился на Яшку, но снова ничего не сказал.
«Ага!» – подумал ординарец.
– Надо, надо говорить, папаша, – Яшка дружески похлопал Горошина по плечу. – Нечего семью сиротинить. Никто тебе за это спасибо не скажет. Врангелю – конец! Новая жизнь наступает, а ты – в расход просишься.
Он укоризненно покачал головой, будто поучал неразумное дитя, а не гордого седого великана.
– Вон товарищ Кирпотин идет! Давай, отец, не тяни судьбу за яйца, крой, как на исповеди!
Но доктор Горошин не собирался разговаривать ни с красным командиром, ни с его ординарцем.
– Ну, гляди, тебе видней… – Яшка сплюнул под ноги и пошел навстречу командиру.
– Как он? – тихо спросил Кирпотин.
– Кобенится, гадюка! Но ничего, у меня заговорит!
– Бил?
– Еще нет. Думаю малость постращать. Есть одна зацепочка…
Комбриг дернул усом.
– Быстрее стращай! Времени нет! Уйдут белые – своим ходом пущу на небо, догонять! Ты видал, сколько там ручек-штучек, в той машине? Без спеца нам за сто лет не разобраться! Уж на что я машин всяких повидал – и на Путиловском, и на Пресненских мануфактурах спину гнул – а все равно ни черта лысого не разобрал. Нужен спец.
– Так это мы щас! – Яшка уверенно сдвинул папаху на затылок, подмигнул красноармейцам так, чтоб не видел пленный, и скомандовал:
– Становись! Цельсь! Именем…
– Стойте! – раздался вдруг в глубине пещеры высокий, отчаянно срывающийся голос.
Из зелени тумана выбежала девушка в распахнутой шубке поверх легкого платья. Длинная коса ее растрепалась, развязавшаяся лента болталась хвостами, расширенные в испуге глаза заплаканы. Но первое, что поразило всех, от комбрига до красноармейца, был не растрепанный вид девушки, а ее красота.
Из-под покрасневших век сверкали влажной зеленью большие, как два моря, глаза. Волосы цвета спелого поля оттеняли южный загар лица. Губы, не знавшие карминов и помад, горели собственным пламенем.
«Ишь, какая!» – подумал ординарец и невольно разулыбался. – «Вот ведь, кабы не война, так и глазом не глянула бы на меня, этакая-то краля! А теперь – совсем другая история. Может, и наш черед пришел…»
– Папа! – крикнула девушка, ловко проскочив между красноармейцами и бросаясь на шею доктору. – Папа! Что они делают?! Ведь ты же ни в чем не виноват! Это ошибка, правда? Скажи им!
Она заглядывала в глаза отца – те же два моря под седой пеной бровей. Она привыкла читать ответы на все вопросы, ныряя в их глубину. Но сейчас они были темны и бездонны…
– Никак, дочка, Степан Анисимыч! – радостно шепнул на ухо комбригу Яшка. – Так я и думал, что