Мы закричали: «Урур-ру!» Сурен Давидович всплеснул руками. Степан порывался с ходу что-то сказать и вдруг побелел, как стенка. «Что за наваждение! – подумал я. – Упустил он гитариста, что ли?»
Степка встал у двери, уперся глазами в пол – как воды в рот набрал. Таким белым я его еще не видывал.
Наверно, Сур что-то понял. Почувствовал, вернее. Он быстро увел Степку под окошко, посадил на койку и налил воды, как мне только что. Степка глотал громко и выпил два стакана кряду.
– Набегался хлопчик, – ласково сказал Рубченко. – Вода не холодная в графине? Напьешься холодного, раз-раз – и ангина!
Степка и тут промолчал. Даже Верке-несмышленышу стало совестно – он заулыбался и засиял своими глазищами: не обижайся, мол, дядя Павел, Степка хороший, только чудной.
Сурен Давидович сказал:
– Степа принимал участие в этом деле. – (Рубченко кивнул.) – После Алеши он тоже кое-что расскажет. Хорошо, Степик?
Степка пробормотал:
– Как скажете, Сурен Давидович.
Кое-как я продолжал говорить, а сам смотрел на Степку. Они с Суром сидели напротив света, так что лица не различались. Я видел, как Сур подал ему винтовку и шомпол, придвинул смазку. Сам тоже взял винтовку. И они стали чистить. Степка сразу вынул затвор, а Сур, придерживая ствол под мышкой, открыл тумбочку и достал пузырек с пилюлями против астмы. Я в это время рассказал про пустую поляну и про следы в одну сторону, а Рубченко кивал и приговаривал:
– Так, так… Не было следов? Так, так… Подожди, Алеша. – Он повернулся к Степке. – Ты, хлопчик, до самого города проехал в такси?
Степка сказал:
– До места доехал.
– Куда же?
– Въехал в ваш двор, со стороны улицы Ленина. Через арку.
– Они тебя обнаружили?
– Я спрыгнул под аркой. Не обнаружили.
– Молодец! – горячо сказал Рубченко. – Ловко! Проследил, что они делали впоследствии?
В эту секунду Сурен Давидович щелкнул затвором и пробурчал:
– Каковы мерзавцы! Патрон забыли в стволе…
Капитан повернулся к нему:
– Прошу не мешать! Речь здесь идет о государственном преступлении!
Во! Я чуть не лопнул от гордости. Говорил я им, говорил – шпионаж! Я страшно удивился, почему Степка не обрадовался. Он швырнул свою винтовку на кровать и сказал тихим, отчаянным голосом:
– Сурен Давидович… Вон он, – Степка ткнул пальцем прямо в Рубченко, – он тоже хватался за сердце перед пеньком. Он – Пятиугольник-двести. Я видел.
Мы замерли. Мы просто остолбенели. Представляете? И капитан сидел неподвижно, глядя на Степку. Сурен Давидович прохрипел:
– Остапович, как это может быть?
Но капитан молчал. А Степка вдруг прикрыл глаза и откинулся