Но тут пятно пошевелилось и выбросило за солнечным зайчиком мохнатую лапу.
– Ой! Кис-кис…
– Не трогай! – раздалось откуда-то сверху.
– У нее и не выйдет! – отозвались с другой стороны.
Тишка задрала голову, щурясь от солнца. Котенок шмыгнул в кусты и исчез.
– Спугнула! – холодно сказали из ветвей.
– Просто он дикий! – возразил нежный голос.
– Просто некоторые хуже коров.
Облако закрыло солнце, и Тишка наконец разглядела спорящих.
На крепкой черемуховой ветке, протянувшейся над землей, лежала на спине девочка лет пятнадцати. Поза ее казалась до того неустойчивой, что Тишка непроизвольно шагнула вперед, как будто могла помочь, если та потеряет равновесие.
И в ту же секунду девочка опрокинулась вбок. Тишка вскрикнула.
Девочка, однако, и не думала падать. С ловкостью циркового акробата она в последний момент зацепилась за ветку ногой, согнутой в коленке, и повисла вниз головой. Руки девочка скрестила на груди, лицо оказалось закрыто упавшими волосами. Белая юбка задралась, открыв гладкие бедра и полоску голубых трусиков.
– Показушница! – фыркнули из соседней кроны.
– Лохушка! – отозвалась белая юбка.
А затем с силой крутанулась, перехватила ладонями ветку – опля! – и пружинисто приземлилась на обе ноги.
Секундой позже без всяких акробатических номеров с яблони спрыгнула вторая девочка, откинула волосы, с беззастенчивым любопытством рассматривая Тишку. Глаза у нее были широко расставленные и светло-голубые. Прозрачный лоб, кукольной гладкости кожа, русые брови словно нарисованы тончайшей кисточкой волосок к волоску. Гладкая девочка, тонкая, как фарфоровая чашка.
– Ты дочь тети Тани?
Тишка молча кивнула.
– А язык у тебя есть, дочь тети Тани? – поинтересовалась акробатка. Она села на траву прямо в своем белом платье, длиннющие ноги вытянула перед собой и зевнула – широко, во весь рот. – Зовут-то тебя как?
– Тишка.
Кукольная девочка по-прежнему улыбалась – сонно, чарующе, и в глазах мелькало что-то странное, как будто она не была уверена, что все вокруг ей не снится. «Может, я и правда ей снюсь?» – внезапно испугалась Тишка. Какой-то дурман исходил от этой голубоглазой.
Резкий голос второй вернул ее к действительности.
– Тишка – это кошачья кличка.
Лелик, пять минут назад сказавший дословно эту же фразу, произнес ее задумчиво, словно взвешивая факты. Его слова не казались обидными, они лишь иллюстрировали способ его мышления. «Тишка – это кличка для кошки. Ты не кошка. Следовательно, вряд ли тебя могут так звать».
А девочка в белом платье никаких умозаключений не делала. Она шлепнула на Тишку пренебрежительный ярлык: дура! И откинулась