Бабушка Тася сказала сквозь улыбку:
– Привычки нету.
И объяснять ничего не стала.
Динка не торопилась. Сосала барбариску, смотрела с обрыва на реку и лес и думала про бабушку Тасю. Трудная она, ее бабушка Тася. Динка каждый раз с духом собирается, когда хочет что-нибудь спросить.
«Ну и пусть, – думает она сейчас, сидя на макушке Ясенки. – Зато это теперь МОЯ бабушка».
Динка обвела взглядом лес, реку и горы вокруг. Не было бы бабушки Таси, не было бы у Динки и Легких гор. Динка вздохнула и прислонилась головой к бабушкиному локтю. Ноги гудели у нее от усталости, и гудели шмели над легкогорным разнотравьем.
Динка закрыла глаза и поглубже вдохнула в себя все, что ее окружало, – ведь это тоже была ее новая жизнь.
Новая жизнь
Первое время Динка еще помнила свою настоящую маму. Запах ее помнила, руки в веснушках и деревянную шкатулку, в которой лежали сережки с голубыми камешками, золотое колечко и жемчужные бусы. Еще помнила что-то огромное и очень синее, но что это, не знала. И только повзрослев, поняла – море. Как маму звали и что с ней случилось, Дина забыла. Ей было три года, когда ее привезли в детский дом. Она плакала и плакала и все не могла остановиться. Ей задавали глупый вопрос: почему ты плачешь? А она не могла ответить, только звала и звала маму, которая все не приходила. Тогда Дине сунули в руки облезлого длинноухого зайца и отвели в изолятор.
Потихоньку, год за годом, затхлый запах зайца вытеснил из Дины запах мамы. Это был чужой запах, детдомовский, сиротский, в нем не было ничего от дома и радости, но ей не с кем было больше поделиться своим непрекращающимся горем, и она ходила везде с этим зайцем, спала с ним и сажала на колени, когда приезжали артисты. Сначала зайца пытались отнимать, потом перестали. Кому он нужен, старый и облезлый? Еще штук пять точно таких же валялось в игровой комнате.
Когда Дине исполнилось четыре года, она поняла, чего ей хочется больше всего на свете. Время от времени к ним приезжала красивая женщина с белой пушистой головой. Она гуляла с ними, играла, иногда подолгу расспрашивала о всякой ерунде, а потом шла к директору и смотрела личные дела. Пушистая женщина занималась усыновлением в Испанию. Звали ее Марина.
С Диной Марина разговаривала уже дважды. Спрашивала, помнит ли она родителей, во что любит играть и как зовут ее зайца.
– Ты похожа на испаночку, – улыбнулась как-то Марина, – такая же смуглая и черноглазая.
Все думали, что Дину скоро заберут в Испанию. И Дина, которой во сне еще изредка, но все-таки снились веснушчатые руки и большое синее море, Дина, которая ни разу не назвала ни одну нянечку мамой, – Дина хотела теперь только одного: пусть у нее будет новая мама! Пусть чужая, пусть даже некрасивая, только бы ее забрали домой!
Прошло еще два года.
Однажды приехала не Марина, а другая. Она была худая, печальная, с тонкими руками, на которых звенели браслеты. Рядом с ней ходил мужчина. Волосы у него топорщились ежиком.