– Я ухожу, Ольга Эдуардовна, я ухожу-у, – потешаясь и растягивая слова, продолжал твердить одно и то же Варухов, медленно, боком отходя от Фроловой. Она по прежнему стояла к нему спиной, демонстративно давая понять, что ей до него никакого дела нет.
«Господи, ну и дура, – подумал Варухов, медленно, будто ненароком удаляясь в сторону служебной „Волги“. – Как же она этим народ по жизни напрягает».
«Надо же, мерзавец, он еще и издевается! – лихорадочно думала Фролова, которая всё никак не могла успокоиться и от внезапного перевозбуждения даже захотела в туалет. – Довел до истерики, а теперь куда-то, сукин сын, сбегает. И пи́сать хочется, чтоб ему пусто было, а придется терпеть. Не день, а сказка. Нужно срочно звонить дяде Коле, нужно срочно звонить…»
23
– Солдат спит – служба идет? – спросил Варухов водителя, тихонько приоткрыв дверь. Тот полусонно откинулся в кресле и оловянными, ничего не выражающими глазами уставился прямо перед собой.
– А? Что? Кто здесь? – пробормотал водитель, выпрямился, испуганно хлопая глазами, и его лицо обрело привычное деревянное выражение.
– Говорю, Коля, солдат спит – служба идет, – повторил Варухов, слегка похихикивая, довольный, что сумел испугать водителя, подловив его спящим. – У тебя точно самое теплое местечко. Водишь – тогда работаешь, а в остальное время дрыхнешь.
– Кто спит, Петрович, кто спит? – суетливо забормотал водитель, слегка потряхивая головой, будто пытался сбросить последние остатки сна и окончательно прийти в себя. – Так, сморило слегка. Пока вас дождешься, так раз десять курнешь, а это для здоровья вредно.
– Так ты бы книжку почитал!
– Да ну их, книжки! Шибко грамотный стану. Нам этого не надобно, нам и так хорошо. Взять вот Зинку мою. Она в столовке работает и говорит, что у них один повар как-то появился. Молодой да грамотный. Стал всех учить, как жить надо, как щи варить… Ну, намучился с ним народ, а потом заведующая взяла да уволила его по сокращению. Нехай, говорит, других учит, а нам и так хорошо. Ты же знаешь, Петрович, какая у меня Зинка ревнивая. Заметит, что я поумнел, так со свету сживет. Подумает, что я какую-то ученую завел, так и говорить нам тогда с ней не о чем будет. Сейчас мы то про щи, то про тещин огород, то про огурцы да помидоры соленые говорим. А спросить ее о чем другом – так просто беда. О чем же я с ней в постели-то буду говорить? Не о любви же, сам понимаешь!
– А о чем?
– Да хрен знает, что ей в голову взбредет. Последний раз вот о банках говорили. Замучила меня – достань да достань трехлитровые. Ну, я ее за сиськи, рукой куда надо – шварк, наобещал – мол, будут банки, чтоб добрей была, а сам свою банку засунул да вдул по первое число. Так она, представляешь, подумала, что ей банки привезут, – и так подмахивала да стонала, будто не от меня, а от этих гребаных банок кончает. А ты говоришь – книжки. Нет, брателло,