– Тетушка, но два года разница существенная! В двенадцатом году Владимиру было уж семнадцать лет, а Евгению? Всего пятнадцать! Куда бы, на какую войну он отправился?
– Ксения, да я не о том! – сказала графиня. – Не важно, служил твой сын, нет ли… Дело в том, как нынче он может применить свои силы. Ему теперь сколько лет – двадцать три? Что же он? Служит?
Да, – ответила Ксения Григорьевна, – по статской линии идет. Тут, конечно, не столица, но перспективы у него немалые, все же наше положение здесь, в К., весьма и весьма существенно.
– Вот, а ты говоришь, нету средств!
– Средства есть, но слишком скудные, не к нашему положению!
– Ксения, довольно. Я все поняла, – Елизавета Петровна поднялась, – я теперь хочу прогуляться, а насчет моего завещания я уж знаю, что напишу. Дождитесь лишь моей смерти, и вы тоже все узнаете…
– Тетушка! – в притворной заботе воскликнула княгиня. – Зачем такие мысли!
– Ну, будет… А то я не знаю для какой нужды приехала… Завещание, смерть… Дела житейские. Кликни мне Лизу, я хочу с нею прогуляться. Очень мне по сердцу пришлась эта девочка. Что касается же средств, – внезапно продолжила старуха, – то я теперь же выделю вам некоторую сумму, чтоб вы не с таким нетерпением ждали моей кончины.
Старая графиня прогулялась по саду в обществе Лизы, как и намеревалась, а потом отпустила девушку, которую самым подробным образом расспросила о ее родителях, особливо об отце, которого сама графиня помнила совсем маленьким мальчиком; расспросила и о жизни в доме тетки. Лиза не жаловалась, она по характеру вообще склонна была все воспринимать легко, но весь ее вид и манера держаться говорили об ее подчиненном положении в доме Вяземских. Затем Елизавета Петровна расположилась отдохнуть в маленькой гостиной на первом этаже и невольно сделалась свидетельницей одного разговора, который повернул всю эту историю совершенно не так, как даже сама графиня предполагала в начале.
Молодые княжны Вяземские сидели за рукоделием по соседству с той комнатой, в которой была Елизавета Петровна. Они сидели несколько поодаль друг от друга, каждая у широкого окна, склонившись над вышиванием и небольшими, но богато инкрустированными столиками, в которых лежали нитки, иголки, ножницы, цветные лоскуты и все то, что необходимо для женской работы.
– Право, Юля, какая злая эта наша бабка! Сущая ведьма! – начала разговор старшая сестра.
– Молчи, Аннета, не то нам влетит, – отвечала ей младшая.
– Ну что? Что такого? Ты же слышала, как maman о ней говорила? А что сказала папенька? Неужели не слыхала? Мне казалось, мы вдвоем подслушивали…
– Ах, Аня! Я же сказала, молчи! – сказала вновь младшая.
Младшая их сестер, несомненно, была разумнее старшей. Это обстоятельство с некоторым удовольствие и отметила Елизавета Петровна, слышавшая каждое слово, произнесенное