Матрена смеялась. Она никогда еще так долго не хохотала, ибо исполнилась ее давнишняя мечта. Исчезла Мотина соперница Улька, утопла в болоте Ведьмином. Так ей и надо, шалаве востроглазой. Чуяло Матренино сердце, чуяло, что и Гришенька ненаглядный иной раз искоса поглядывает на худосочную младшую сестрицу. И в кого она такая тощая да белокожая уродилась? Не иначе как маменька с благородным переспала. Не иначе. Только где сейчас благородные те? Кто без подштанников заграницу подался, а кто и в землицу, сложимши ручки, лег. Пристрелили буржуев недорезанных комиссары народные. Вот и ихней Ульке, словно буржуйке, каюк вышел. Не будет бесстыжими зенками зыркать, чужих мужиков приваживать.
– Какая же ты бессердечная, – с удивлением наблюдая за противоестественным весельем жены, осуждающе покачал головой Григорий.
– Влюбился? – впервые закричала на мужа старшая дочь Василия. – Чего молчишь, кобель михайловский?
То ли померещилась Матрене, то ли нет, но сверкнула в зрачках супруга лютая звериная злоба, сверкнула да за ресницами утаилась.
Как-то странно хмыкнул Гриша, резво вспрыгнул на ноги да, ни слова не говоря, из дому удалился.
Ойкнули внутренности у Моти, почуяли они беду неминучую, а потому вскочила Матрена с кресла и, накинув шубейку овчинную, выбежала на заснеженное крыльцо.
Старательно чеканя шаг, прошествовала мимо нестройная колонна рабоче-крестьянской армии, в хвосте которой галопировали шустрые михайловские ребятишки, обряженные в обноски своих политизированных родителей.
– Тетя Мотя, что вы трете…, – послышалось с другого конца тротуара, – между ног….
– Тьфу ты, пропади пропадом эта революция, – в сердцах сплюнула женщина и, повертев головой по сторонам, не увидела никого.
Григория тоже не было. Сглотнув набежавшую слезу, старшая назаровская дочь обреченно поплелась в комнату, ставшую вдруг безжизненной без красавца парикмахера Иванова.
Мороз крепчал и, не имея голоса и слуха, тихо нашептывал свою нехитрую песенку под серыми подшитыми валенками: хрусть, хрусть. Зима, конечно, на Руси завсегда славилась своей лютостью, но такой…..
Наталья втянула в воротник голову и побрела по еле видной во тьме тропинке туда, к лесу, в котором ее обязательно растерзают оголодавшие волки. Или удушит появившееся совсем недавно привидение. Можно, конечно бы, прыгнуть в колодец, но из него еще долго пить воду батяня будет. А она отцу не вражина какая.
Однобокая луна подслеповато наблюдала за девушкой, непослушные ноги которой неизменно вязли в недавно выпавшем снежном месиве, и упорно не замечала ее отчаяния. Выдохнувшись, Натальюшка остановилась