Притворись, что мы вместе. Дарья Сумарокова

тупости подала в руки хирурга что-то не то.

      Однако себя не обманешь, и если имелась свободная секунда или даже удавалось прикрыть один глаз на пять-десять минут, как тут же образ черта, жгучие глаза и сутулая спина всплывали сами собой, а в голове проносились такие картины, от которых в животе становилось тепло и сердце билось чаще. В этом смысле я была в общем стаде и ненавидела себя за это.

      Я жива? Неужели я жива?

      Субботнее дежурство медленно перетекло в понедельник на отделении. Воскресенье теперь я старалась проводить при любой возможности вне дома, дабы не сталкиваться нос к носу с Вовкой в алкогольном угаре. Выходной прошел бестолково, в компании Асрян: весь день мы тупо провалялись до шести вечера на Финском заливе. Вовка тоже был приглашен, однако сказал, что занят каким-то срочным контрактом. С бессмысленной радостью я и правда обнаружила на столе в гостиной пачку каких-то бумаг. Однако судьба-злодейка опять грязно надо мной пошутила: вернувшись с залива, Вовку я дома не обнаружила и, прождав до двенадцати часов, завалилась спать, так и не получив ответа на пять вызовов по сотовому. Утром меня снова встретила тишина, чему можно было только порадоваться. Апокалипсис пройдет стороной. Что бы ни случилось – все без меня. Не желая случайно оказаться свидетелем невменяемого пьяного прихода мужа домой, я выскочила из дома на полчаса раньше.

      Около десяти часов утра уже становилось невыносимо жарко, больные во всех палатах открывали окна и двери. Не осталось ни одной свободной койки: инфаркты, инсульты, диабетические комы. Процент наполняемости был прямо пропорционален температуре воздуха. Питерские болота проверяли человека на стойкость и триста лет назад, и сейчас. До одиннадцати я отбывала повинность в хирургии, осматривая как консультант всех плановых операционных больных, и наконец в полдвенадцатого поплелась через территорию в свой терапевтический корпус.

      Я шла, загруженная предчувствием вечерних разбирательств с Вовкой. Молодые девочки из медучилища драили окна, опасно вывешиваясь с подоконников. И тут я увидела, что в моей платной палате на третьем этаже окно тоже открыто.

      Черт, в пятницу же не было платных никого.

      Я машинально остановилась. Долетел тонкий аромат, и внутри все замерло. Неведомые руки колыхали слегка желтоватые больничные занавески. Руки Сирены, ведь все предначертано и все предрешено.

      Полина Алексеевна.

      Я взлетела по лестнице, сбивая с ног больных и медперсонал. Дверь в седьмую слегка приоткрыта, как и во всех палатах, так как без сквозняка можно было просто умереть. Она. Да, она лежала на кровати, бледная, но с тем же предательским сахарным румянцем, который был еще сильнее, чем в прошлый раз. Дремала. От скрипа двери она открыла глаза и тут же, увидев меня, заулыбалась так, как будто я просто пришла к ней в гости на чай.