Теперь я не принадлежала ни одному из лагерей. В свои четырнадцать лет я буквально осязаемо ощутила на себе цепкие когти безысходного одиночества иполное бессилие перед жизнью. Ни один взрослый человек в моем окружении не пришел мне на помощь и не нашел для меня хотя бы одного доброго слова. Для меня больше не было места на этой земле – все хотели от меня избавиться…
Мой отец, мой кумир – единственный человек, которого я любила и уважала в семье, смотрел на меня теперь, как на что-то отвратительное, мерзкое и даже неприличное. Мой родной отец ненавидел меня, и я не понимала почему. С каждым приездом его атаки становились всё более жестокими и оскорбления всё более унизительными. Это была странная трансформация, напоминающая героя повести Стивенсона «Доктор Джекил и Мистер Хайд». И так же, как и с героем повести,эта трансформация произошла с отцом именно тогда, когда он почувствовал себя по-настоящему счастливым.
Мне ничего не оставалось делать, как безропотно принимать этот замкнутый круг обвинений и унижений, который управлял моей жизнью с завидной методичностью. Бабушка, задолго до папиного приезда, как неусыпный следователь и прокурор в одном лице, собирала на меня любой, достойный или недостойный внимания, «компромат». Иногда она не могла удержаться и начинала звонить папе в Москву, рассказывая о моих «преступлениях» по телефону. Она неусыпно, день и ночь, следила за мной – о чем я говорю с друзьями, куда иду или что делаю. Когда же папа приезжал в Киев, весь тщательно собранный компромат выкладывался на судейский стол, и против меня начиналось «дело».
«Судья» сидел за столом, сытый и самодовольный, раскрасневшийся после бабушкиных горячих угощений и выпитого вина, и тут начиналось пиршество его свиты. Во главе стола сидел Гнев со своей подружкой Яростью и лучшим другом Цинизмом, и дальше за ними остальные мерзкие прихлебатели – Жадность, Критика, Бесцеремонность и Бестактность. А заправляла всей этой вакханалией Её Величество госпожа Ложь. Мой кумир без всякой жалости или снисхождения отдавал меня на съедение этим демонам, ублажая их каждый раз с превеликой щедростью. А бабушка сидела напротив и, как секретарь в суде, молча и одобрительно наблюдала, только изредка призывая меня к порядку: «Не перечь отцу, не спорь. А то денег не даст, наследство тебе не оставит».
Больше всего мне досталось от претенциозной