Именно благодаря своему любопытству и чутким ушам, маленький Иче оказался посвященным в те стороны жизни, которые были неизвестны многим взрослым дядям и тетям. Видимо, в этой столь ранней просвещенности в подобных вопросах и следует отчасти искать объяснение тому значению, которое Зингер придавал сексу и в реальной жизни, и в своем творчестве, делая сексуальную коллизию центральной во многих своих произведениях.
Сама эта коллизия до Зингера крайне редко встречалась в еврейской литературе. Читая еврейских классиков, можно было решить, что евреям вообще не знакома, скажем, такая занимающая писателей других народов тема как супружеская измена. И объясняется это отнюдь не только тем, что данная тема считалась полузапретной. Дело еще и в том, что большинство еврейских писателей, включая сторонников жесткого реализма, было искренне убеждено, что данной проблемы у евреев… не существует – так, во всяком случае, подсказывал им их личный жизненный опыт.
Однако из подслушанных за отцовской дверью разговоров Башевис-Зингер рано понял, что и евреи часто сталкиваются с теми же проблемами, что и другие народы – есть среди них и неверные жены, и насильники, и извращенцы, и сексуальные маньяки. Да, возможно, масштаб этих явлений в еврейской среде был значительно меньше, чем у неевреев, но вот ощущение того, что их не было вовсе, возникало исключительно потому, что есть тайны, которые евреи поверяют только Богу и раввину, всеми силами стремясь не допустить их огласки.
Более того – именно эти обстоятельства способствовали тому, что секс играл в жизни еврея особую, куда большую роль, чем в жизни представителя какого-либо другого народа. Скажем, роман с нееврейкой или замужней женщиной входил в столь трагический диссонанс с самими основами еврейской жизни, что вполне мог привести совершающего подобный грех еврея на грань безумия.
Зингер был первым, кто заговорил об этих тайнах во всеуслышание, за что и критики, и другие еврейские писатели не раз обвиняли его в том, что он вынес грязное еврейское белье на всеобщее обозрение.
Другой, не менее важной жизненной школой для Башевиса-Зингера была сама Крохмальная улица, отражавшая в себе в миниатюре весь еврейский мир.
Здесь бок о бок существовали синагоги и публичные дома; в расположенных на ней магазинах и лавках не только покупали различные товары, но и до хрипоты спорили о марксизме, сионизме, дарвинизме и прочих мудреных вещах. На мостовой Крохмальной и во дворах ее домов толклись уличные торговцы, бродячие артисты, уголовники, старьевщики, дети, не ведая, что всем им предстоит стать героями книг странного раввинского сынка, отнюдь не спешащего присоединиться к играм других детей, пугливо озирающегося по сторонам и вообще явно чувствующем себя неуютно в столь людном месте.
Зингер и в самом деле в детстве с большим трудом вступал в контакт