Лера послушно опустилась на жесткое сиденье электрички. Руки ее продолжали дрожать, плаксиво подрагивала и нижняя губа, но глаза уже стали сухими.
– Ты не слепой? Ты притворялся? – наконец произнесла она.
– Это важно для тебя? Я больше не хочу говорить об этом, – он сидел прямо, не прислоняясь к спинке.
– Ты… – сказала она и замолчала, почувствовав, как Бунин сжал ее руку, решительно и больно.
– Молчи и слушай. Мы никогда с тобой не встречались. Ты меня не знаешь, я не знаю тебя. Ты выйдешь из поезда на первой городской станции, где поблизости есть метро. На дачу в этой же одежде больше не езди, стягивай волосы в хвост, по-другому накрашивай глаза. Старайся не ходить той самой дорогой. Если кто-нибудь из них выживет, постараются подкараулить. Тебя не узнают, не успели толком рассмотреть. И никому ни слова – ни-ко-му.
– Ты не оставишь мне даже свой телефон?
И тут Бунин понял, что его начинает раздражать в Лере. В ней вновь проснулась будущая журналистка!
«Она еще только учится, но уже захотела сделать из ночного приключения публикацию. Теперь ей не терпится описать драку со скинами».
– Я выйду первым, ты выходи на следующей станции.
– Тогда возьми хотя бы мой телефон, – девушка нацарапала коротким, плохо заточенным карандашом на листке из блокнота номер и сунула Николаю в карман.
Бунин прошелся по вагону, постукивая палочкой по стойкам сидений. Уже стоя на платформе, он увидел проплывающее мимо него вагонное окно с приплюснутым к стеклу носом и руку, взброшенную в прощальном жесте. Николай не ответил, не кивнул.
«Забыть, все забыть».
Хороший совет, данный самому себе, но попробуй ему последовать! Уже в вагоне метро Бунину стало плохо, кружилась голова. Перед глазами то и дело возникали сцены недавней драки. Он вновь и вновь мысленно вонзал острие трости в гортань скину. А в ушах стоял отвратительны хруст проламываемой, раздираемой плоти.
Глава 3
Даже не заботясь о том, чтобы выглядеть как настоящий слепой, Бунин брел по улице к своему дому. Опомнился только во дворе, вновь застучал тросточкой по бордюру, но без особого энтузиазма. Подъезд встретил его пыльной духотой. Ошалевшие от яркого солнца мухи бились в стекло наглухо закрытого окна.
Очутившись в прихожей, Николай первым делом избавился от трости – сунул ее в стенной шкаф. Разделся прямо в коридоре, забросил одежду в корзину и забрался под душ. Он тер себя мочалкой, густо намыливал, подставлял тело и лицо упругим прохладным струям, жадно пил, ловил ускользающую воду губами. И ему все казалось, что он не может отмыться от липкого пота, окатившего его не в тот момент, когда понял, что без крови не обойтись и только смертельный удар остановит скинов, а уже после… В пот его бросило после удара тростью и после падения противника на подставленный нож уже на платформе… Ему стало страшно не из-за того, что он научился убивать хладнокровно и расчетливо, а из-за того, что не научился не думать потом о чужой смерти. Перед ним