– Моя машина на станции техобслуживания Экстона, в паре миль отсюда. Сверни влево, когда выедешь на шоссе, – попросила Молли.
Она и помыслить не могла о том, чтобы выдержать семичасовую поездку в северный Висконсин в обществе этого человека. Не настолько крепкие у нее нервы.
Кевин демонстративно нацепил на нос очки в серебряной оправе.
– Мне казалось, ты согласилась на Дор-Каунти.
– Я поеду в своей машине.
– Ради Бога.
Он молча вырулил на шоссе и вскоре остановился у станции техобслуживания. Открывая дверцу, он слегка задел бедро Молли, но не извинился. Она вытащила ключи из сумочки и вышла. За спиной взревел мотор – Кевин умчался, даже не попрощавшись.
Молли проплакала всю дорогу до границы с Висконсином.
Кевин заехал домой, на Оук-стрит, где переоделся в джинсы и фланелевую рубашку, захватил пару компакт-дисков чикагской джазовой группы и книгу о восхождении на Эверест, которую забыл положить в чемодан. Может, стоит поесть немного? Все равно он не слишком спешит.
Он уже собрался открыть холодильник, но передумал. Похоже, вместе со свободой он заодно потерял и аппетит.
Выбравшись на шоссе I94, ведущее в Висконсин, Кевин попытался вспомнить, что испытывал, плавая среди рифовых акул всего неделю назад, но ему это не удалось. В голову лезла всякая чушь. Богатые спортсмены всегда были заманчивой добычей для корыстных искательниц счастья, и сначала он заподозрил, что Молли забеременела специально, чтобы подловить его. Но зачем ей деньги? Нет, она, как все избалованные сучки, гналась только за удовольствиями и, стремясь удовлетворить капризы любыми способами, забывала о последствиях.
Едва он миновал Шебойган, звякнул сотовый. В трубке раздался голос Шарлотты Лонг, давнего и преданного друга их семьи. Как и его родители, она проводила летние месяцы в лагере и по-прежнему возвращалась туда в начале июня.
Кевин удивился. Они не перезванивались со дня похорон его матери. Зачем он понадобился Шарлотте?
– Кевин, меня опять донимал поверенный тети Джудит.
– Потрясающе, – пробормотал он. Перед глазами встала знакомая сценка: Шарлотта чинно беседует с его отцом и матерью после ежедневной службы в молельне. Даже в детстве они казались ему древними стариками.
Ко времени его рождения родители вели весьма упорядоченную жизнь, центром которой была церковь в Гранд-Рапидс, где отец был пастором. Других детей у них не было, и они не имели ни малейшего представления о том, что делать с живым, резвым малышом, которого любили всем сердцем, но не умели понять.
– Пожалуйста, попробуй посидеть тихо, дорогой.
– Когда ты успел так запачкаться?
– Почему ты весь мокрый?
– Не так быстро.
– Не так громко.
– Не так шумно.
– Футбол, сынок? По-моему, моя старая теннисная ракетка до сих пор валяется на чердаке. Может, попробуешь?
При всей своей нелюбви к футболу они неизменно посещали