Патриотическое чувство и русский идеал – с одной стороны, космополитизм революционной идеи и ее стремление к разрушению – с другой. Выстроенная таким образом дилемма дала ему возможность определить, на чьей он стороне. Духовная родина русских революционеров – Европа – не была его родиной, как не была ей и столь любимая революционерами Россия будущего, в которой не останется ничего русского. Жизнь во Франции и Швейцарии, личные наблюдения, а не голые теории, позволяли Тихомирову сделать правильный и честный выбор в пользу русского идеала, который он понимал гак: «не разделение, а союз: союз людей с Богом, Государства с Церковью и братский союз людей между собой».
Его размышления о русской интеллигенции в той же степени справедливы но отношению к современникам Тихомирова, как и к нынешним ее представителям: «Историческая трагедия нашей интеллигенции именно состоит в том, что она, по рассудку, по книжным идеалам своим, оторвана от Отечества, а то внутренней психологии, неистребимо говорящей (душе человека, все-таки связана с тысячелетнею историей его. От этого противоречия стала не только бесплодна, но и разрушительна ее работа, которая ей теоретически кажется „освободительною“, практически не освобождает, а только подрывает, разрушает, деморализует народ. Отсюда постепенно растущая неврастеничность самой интеллигенции, отсюда ее легкая решимость на самые страшные преступления… Таким-то образом трагедия алкания добра и свершения зла, стремление освободить русскую личность и русский народи, вместо того, погружение их в деморализацию и порабощение, минутное сознание внутренней нелепости своей работы и припадки сумасшедшей самоуверенности – все это тянется из поколения в поколение во взаимных отношениях интеллигенции и России… И нет из этого исхода до сих пор».
И самое важное в духовном прозрении Тихомирова он постиг, что для русского интеллигента-радикала революция есть предмет веры, поскольку Православная вера потеряна. Сам Тихомиров после длительного перерыва переступил порог храма летом 1888 г., посетив посольскую церковь в Париже. Это был первый шаг к покаянию, трудный шаг. «Я давно туда тянулся… Но я боялся и стыдился. Я – отверженец, я – враг своего народа, – как я пойду сюда… Когда раздалось пение молитвы, мне стало страшно, – я думал, что у меня разорвется сердце. Скажу прямо: с детства я не плакал и не умею плакать, и презираю его. и не верю плачу… Но у меня тут спазмы охватили горло, – мне хотелось упасть и рыдать от горя и счастья, от стыда за свое блужданье, от восторга видеть себя в Церкви…».
Про Тихомирова нельзя сказать: переменил свои взгляды. Ничего он не менял. Своих взглядов, своих собственных, у него до того почти и не было. Было стремление к истине, желание найти правду, справедливость. «Я не отказался от своих идеалов общественной справедливости. Они стали только стройней и ясней». «Я