Жены и дочери. Элизабет Гаскелл

Уинн. Мистер же Кокс был юношей лет девятнадцати или около того, с ярко-рыжими волосами и веснушчатой физиономией, в чем он вполне отдавал себе отчет и чего ужасно стеснялся. Он был сыном офицера, расквартированного в Индии, старого знакомца мистера Гибсона, который в настоящее время служил в Пенджабе в гарнизоне с непроизносимым названием. Но в минувшем году майор Кокс приезжал в Англию, где неоднократно выражал сугубое удовлетворение тем, что его единственный сын попал в ученики к его старому другу, и, в сущности, буквально навязал мистеру Гибсону опекунство и наставничество над мальчишкой, обставив это дело многочисленными запретительными мерами, которые полагал обязательными в данном случае. На что мистер Гибсон с некоторым раздражением, что было вполне понятно и простительно, заверил его, что подобная практика распространяется на каждого из его учеников. Но когда бедный майор осмелился предложить, чтобы мальчика считали членом семьи и чтобы он проводил вечера в гостиной, а не в приемной врача, мистер Гибсон ответил ему прямым и недвусмысленным отказом.

      – Он должен жить так же, как и все остальные. Я не могу позволить, чтобы пестик и ступка переместились в гостиную, а та пропахла бы столетником.

      – Что же, мальчику придется самому готовить снадобья? – горестно поинтересовался майор.

      – Всенепременно. Самые младшие подмастерья занимаются этим в обязательном порядке. К тому же это не такая уж тяжелая работа. А он может утешаться мыслью о том, что ему не придется глотать их самому. А еще он сможет угощаться понтефрактскими пастилками[13] и вареньем из ягод шиповника, а по воскресеньям наслаждаться вкусом индийских фиников в награду за свои труды по приготовлению лекарств.

      Мистер Кокс не был уверен, что мистер Гибсон не потешается над ним в душе, но, поскольку все уже было договорено, а обещанные преимущества оказались достаточно велики, он решил сделать вид, будто всем доволен, и даже смирился с изготовлением снадобий. К тому же все эти мелкие недоразумения отошли на задний план, когда наступил момент прощания. Доктор не отличался многословием, но в его манерах сквозило такое дружеское участие, от которого отцовское сердце растаяло, тем более что в последних словах явственно прозвучал намек на то, что «ты вверил мне своего сына, и я сделаю все, чтобы оправдать твое доверие».

      Мистер Гибсон слишком хорошо знал свое дело и человеческую природу, чтобы сделать юного Кокса своим любимчиком; но время от времени он давал понять юноше, что относится к нему с особым интересом, как к сыну своего старого друга. Помимо этого обстоятельства, в молодом человеке было нечто такое, что пришлось по душе мистеру Гибсону. Кокс был порывистым и импульсивным, не лез за словом в карман, проявляя порой невероятную подсознательную проницательность или же допуская грандиозные ляпы. Мистер Гибсон не уставал напоминать юному мистеру Коксу, что его девизом, несомненно, будет «убить или исцелить», на что тот отвечал,