Знакомство с этим кругом и «шестидесятничество» моего американского поколения сильно повлияли на мои политические взгляды. Думаю, что тогда я впервые почувствовала себя американкой. Сближение с кругом крайне левой студенческой молодежи предшествовало моим отношениям с Владимиром Матичем, фамилию которого я ношу. Он был талантливым молодым коммунистом, вице-мэром Нови-Сада (столицы Воеводины). В середине 1960-х я связала с ним свою жизнь. Совсем недавно я узнала, что именно в Нови-Саде Шульгин женился во второй раз, а через двадцать лет был отправлен оттуда в Советский Союз, и положила это совпадение в свою копилку неожиданных случайностей.
Владимир и год жизни в «либеральной» Югославии изменили мое однозначное отношение к членству в компартии. Мои родители полюбили Владимира, невзирая на его прошлое, более того – его социал-демократические воззрения вполне сочетались с американскими либеральными представлениями того времени. Он остался в моей памяти человеком, с которым у меня было больше всего общего.
Та часть жизни для меня тесно связана с югославской культурой; после года, проведенного в Югославии, я какое-то время лучше говорила по-сербскохорватски, чем по-русски. Несмотря на то что много лет спустя я осуждала поведение сербов в Боснии и Косово, во время бомбардировок НАТО в 1999 году я им сочувствовала. Это была одна из тех противоречивых ситуаций, когда я не могла согласиться ни с одной из принятых оценок происходящего. Победила амбивалентность и моя установка на отсутствие одного правильного объяснения сложной ситуации.
Огромную роль в становлении моей русской идентичности сыграли поездки в Советский Союз в 1970-х годах и знакомство с писателями. Для них и их друзей я была русской американкой из запретной старой эмиграции и в то же время – американским либералом, чьи взгляды на Вьетнамскую войну, например, казались им неприемлемыми. Тогда я подружилась с Василием Аксеновым, Беллой Ахмадулиной и Булатом Окуджавой (о них я пишу во второй части книги).
Я хорошо помню, как Аксенов привел меня в гости, где на меня обрушились за мое отношение к Вьетнамской войне. В какой-то момент, не зная, как дальше обороняться от обвинений в прокоммунистических взглядах, я повернула разговор на сравнение политических установок моей семьи с установками родителей или дедов-большевиков многих присутствовавших. Это, конечно, было некорректно: дети не отвечают за поступки родителей. Чтобы загладить бестактность,