Легитимация власти, узурпаторство и самозванство в государствах Евразии. Тюрко-монгольский мир XIII – начала ХХ в.. Р. Ю. Почекаев

даже против ханов, благодаря которым и приобретали свой статус. Наиболее ярко это проявлялось в Крымском ханстве, где существовал особый институт калга-султана – своеобразного соправителя-наследника, которого назначал хан (при своем вступлении на престол, либо же после смерти или отстранения предыдущего калга-султана), но вместе с тем утверждал курултай и одобрял номинальный сюзерен – султан Османской империи (подробнее см.: [Бартольд, 2002в, с. 537]). Вследствие сложной политической ситуации в Крымском ханстве в результате политики взаимных уступок и компромиссов довольно часто случалось так, что калга-султаном назначался не только не тот царевич, которого хан сам желал видеть своим наследником, но и напротив – соперник монарха в борьбе за трон. Поэтому были нередки случаи, когда калга-султаны открыто выступали против своих ханов-соправителей: Ислам-Гирей – против своего дяди Сахиб-Гирея в 1532–1537 гг.,[29] Алп-Гирей – против своего брата Мухаммад-Гирея II в 1584 г. [Халим Гирай, 2004, с. 40] (ср.: [Гайворонский, 2007, с. 287]), Фатх-Гирей против своего брата Гази-Гирея II в 1596 г. [Смирнов, 2005а, с. 333–335; Халим Гирай, 2004, с. 49–50] и т. д.

      Завершая рассмотрение этого основания претензий на власть, следует сказать, что к происхождению обычно апеллировали те претенденты, которые не имели возможности опереться на более существенный фактор легитимации, поэтому случаи его использования относительно немногочисленны. Большинство же узурпаторов действовали более тонко и, можно сказать, более грамотно с правовой точки зрения.

      § 2. Обвинение законного монарха как основание для выдвижения альтернативных претендентов

      В некоторых случаях наиболее веским основанием для претензий на трон становились не столько происхождение, статус или способности претендента, сколько выдвижение им обвинения против законного правителя. Стоило обвинить хана в каких-либо преступлениях, несовместимых с занятием ханского трона, и мятежник-узурпатор, посягнувший на власть легитимного монарха, превращался в героя, бросившего вызов произволу и стремившегося восстановить законность в государстве. Естественно, такие действия не были уникальными, использовавшимися только в тюрко-монгольском мире: мятежи против монархов были достаточно частыми в средневековой Западной Европе до появления доктрины о власти короля, освященной божественной волей и о приравнивании мятежа против монарха к государственной измене (см., напр.: [Макглинн, 2011, с. 100]).

      В чингисидских же государствах для таких случаев у претендентов на власть имелось прекрасное правовое средство – возможность обвинения и смещения хана курултаем, поскольку курултай же формально хана и избирал. Арабский путешественник Ибн Баттута, посетивший в середине XIV в. Центральную Азию, оставил подробную характеристику такой возможности:

      Чингис составил книгу своих постановлений, называемую у них Йасак, а у них положено, что тот, кто не выполняет постановлений этой книги, должен быть свергнут. По его постановлению они должны собираться раз в год на пиршество, которое называется