Сталин говорит, что режиссер должен быть непреклонен и требовать то, что ему нужно, а наши режиссеры слишком легко уступают в своих требованиях. Иногда бывает, что нужен большой актер, но играет неподходящий на ту или иную роль, потому что он требует и ему дают эту роль играть, а режиссер соглашается.
Эйзенштейн. Артистку Гошеву не могли отпустить из Художественного театра в Алма-Ату для съемок. Анастасию мы искали два года.
Сталин. Артист Жаров неправильно, несерьезно отнесся к своей роли в фильме «Иван Грозный». Это несерьезный военачальник.
Жданов. Это не Малюта Скуратов, а какой-то «шапокляк»!
Сталин. Иван Грозный был более национальным царем, более предусмотрительным, он не впускал иностранное влияние в Россию, а вот Петр — открыл ворота в Европу и напустил слишком много иностранцев.
Черкасов говорит о том, что, к сожалению и к своему стыду, он не видел второй серии картины «Иван Грозный». Когда картина была смонтирована и показана, он в то время находился в Ленинграде.
Эйзенштейн добавляет, что он тоже в окончательном виде картину не видел, так как сразу после ее окончания заболел.
Это вызывает большое удивление и оживление.
Разговор кончается тем, что Сталин желает успеха и говорит: «Помогай бог!»
Пожимаем друг другу руки и уходим. В 0.10 минут беседа заканчивается.
Добавление к записи Б. Н. Агапова, сделанное С. М. Эйзенштейном и Н. К. Черкасовым:
Жданов сказал еще, что «в фильме имеется слишком большое злоупотребление религиозными обрядами».
Молотов сказал, что это «дает налет мистики, которую не нужно так сильно подчеркивать».
Жданов говорит, что «сцена в соборе, где происходит „пещное действо“, слишком широко показана и отвлекает внимание».
Сталин говорит, что опричники во время пляски похожи на каннибалов и напоминают каких-то финикийцев и каких-то вавилонцев.
Когда Черкасов говорил, что он уже давно работает над образом Ивана Грозного и в кино и в театре, Жданов сказал: «Шестой уж год я царствую спокойно»4.
Позже мы еще не раз вернемся к этой беседе и к этим словам отца народов. Но сейчас важно отметить, насколько трепетно и живо оценивает Сталин не просто роль царя, но и роль каждого действующего лица из его окружения — говорит как заправский историк, сыплет характеристиками и историческими подробностями. Что это? Только ли досужее увлечение главы государства историей своей страны или нечто большее?
Отвечая на этот вопрос, невольно вспоминаем мы, как знаменитый Уинстон Черчилль трепетно писал своего многотомного «Мальборо». Как называл панегириком своему славному предку его биографию в собственном исполнении. И тут уж речь шла не просто об оценках, а о знании деталей в такой степени, в какой их не дает изучение исторических первоисточников — такое напомнить может только зов крови…
Впрочем,