Справедливости ради можно упомянуть о том, что на Играх I Олимпиады нередки были проявления благородства и других положительных человеческих качеств. К примеру, удивителен поступок победителя в стокилометровой гонке на велотреке француза Леона Фламана. Своим джентльменским поведением во время соревнований Фламан завоевал симпатии публики, а после гонки стал одним из самых популярных спортсменов Афинской Олимпиады. А произошло вот что. Фламан вел гонку и вдруг заметил, что его соперник грек Георгиос Колеттис остановился. Оказалось, что у того сломался велосипед. Тогда француз тоже остановился и стал ждать, пока его сопернику сменят машину. Только после того как грек сел в седло, Фламан возобновил гонку и одержал вдвойне убедительную победу. Но это тема совсем другой книги.
На заре XX века
Последний год XIX столетия. Уже почти затихла буря негодования, которую вызвал «гвоздь» Всемирной выставки 1889 года – огромная вышка из стальных ферм, поставленная инженером А.-Г. Эйфелем и названная Эйфелевой башней. Известный французский писатель Андре Моруа писал:
«Эта мачта беспроволочного телеграфа для великанов ни красива, ни безобразна. Это – железный остов, дерзость и размер которого сделали его известным всему миру».
Прошло совсем немного времени, и эта башня стала неотъемлемой частью облика Парижа. Разве можно представить сейчас Париж без Эйфелевой башни?
Последний год XIX столетия. Парижанам хотелось, чтобы этот последний год века закончился апофеозом. Париж готовился к своей третьей Всемирной выставке. В тени Эйфелевой башни, вдоль набережной Сены, на площади перед Домом инвалидов прогуливались парочки: мужчины в цилиндрах, в ботинках на пуговицах, с аккуратно подстриженными бородками и победно торчащими усами увлекали за собой своих дам в шуршащих туалетах, с осиными талиями и роскошными волосами, спрятанными под вуалью. С огромным любопытством, присущим всем праздношатающимся, они осматривали строящиеся сооружения выставки. Строительство шло полным ходом. Плотники, художники, декораторы спешили, расталкивая друг друга. Атмосфера была приподнятой и в то же время деловитой.
Во всем чувствовалось приближение выставочных торжеств. Даже на строительных лесах рабочие распевали популярные в те времена арии из оперетт «Парижская жизнь» и «Сказки Гофмана». Модно было и все русское: ожидалось прибытие русского царя, самодержца всея Руси Николая II. Он должен был официально открыть широкий мост через Сену, украшенный по последней моде, мост, который впоследствии будет носить имя его отца – Александра III. Воздух Парижа был напоен ароматом приближающегося праздника.
Парижане, которые со все возрастающим лихорадочным нетерпением ждали открытия