К имперским амбициям английских промышленников взывал известный путешественник Стенли: «На Конго живут 40 миллионов человек, и ткачи Манчестера только и ждут, чтобы одеть их. Плавильные печи Бирмингема рдеют раскаленным металлом, из которого можно сделать для них железную утварь и безделушки для украшения их темных тел, а посланники Христа жаждут обратить их, бедных темных язычников, в Христову веру».[54]
Планы Родса были куда амбициознее и обширнее: «Мир почти весь поделен, а то, что от него осталось, сейчас делится, завоевывается и колонизуется. Как жаль, что мы не можем добраться до звезд, сияющих над нами ночью в небе! Я бы аннексировал планеты, если бы смог, я часто думаю об этом. Мне грустно видеть их такими ясными и вместе с тем такими далекими».[55]
Среди поклонников его идей была вся английская знать, на его стороне были правительство и сама королева. Говорят, разговоры ее с Родсом звучали примерно так:
– Что вы делали, мистер Родс, с тех пор, как мы виделись последний раз?
– Я добавил две провинции к владениям Вашего Величества.
– Как бы я хотела, чтобы так же поступали некоторые из моих министров, а то они, напротив, умудряются терять мои провинции.[56]
Но идеи Родса апеллировали не только к власти и к магнатам промышленности и торговли. Он взывал к миллионам английских рабочих: «Любой мастеровой должен осознать, что, пока он не овладеет мировыми рынками, он будет жить впроголодь… Рабочий должен понять, что если он хочет жить, он должен держать в своих руках мир и мировую торговлю и что он – конченый человек, если даст миру выскользнуть из своих рук».[57]
Имперские идеи составляли суть научных исследований. Вот книга под названием «Романтика колонизации». Это экономическая история Британской империи, но речь в ней шла действительно о романтике. В предисловии говорилось: «Эта память (колониальных захватов. – А. Д., И. Ф.) должна вдохновлять подлинного империалиста, который верит в предназначение своей родины и видит в достижениях прошлого путь к еще большему величию в будущем».[58]
Конечно, имперские идеи были сложными, состояли из многих компонентов. Сводить их только к грабежам, наживе и стремлению эксплуатировать было бы неверно. В них – и мессианство, и патернализм, и искреннее стремление помочь тем, кого считали меньшими братьями, а бывало, и уважение к этим братьям.
Можно ли ставить на одну доску работорговцев, которые отправляли в Америку закованных в цепи невольников, и миссионеров, которые