вся Москва отдавала должное франту Лефорту, что бойко говорил и балагурил на русском языке, притом так чисто, что и отличить его со стороны от родного стрельца было в трудность. А уж ругался бравый полковник, так что со стрельцов его полка шапки сдувало, а в полк он брал самых отчаянных, самых пропащих, от которых отказывались все остальные стрелецкие воеводы. Наверно потому и полк его был лучшим на Москве, и держал всегда караулы у царских теремов и кремлевских ворот. Знакомец его Яков Брюс, хоть и был в Кукуе без году неделя, но тоже говорил скороговоркой и почти без признаков иноземщины, но бранился неохотно и как-то по ученому что ли, однако кулаки имел пудовые, аккуратно положенные на дубовую столешницу. Оба иноземца сидели в темной зале, пили темное пиво и замышляли дела темные, как думал веселый голландский трактирщик. Да и со стороны оба выглядели как посланцы сил страшных. Франт Лефорт, всегда был в черном, не считая белого напудренного парика, даже перья на его шляпе и то были чернее вороного крыла. Да и где брал такие? А новый его знакомец, мало того, что тоже был весь в черном, еще и парик не носил, а подкручивал черные как смоль волосы, волной ложившиеся ему на плечи, отчего вообще был полным воплощением сатаны. Про его семейку и так ходили байки. Гости из далекой Шотландии приносили вести, что дед их, старший Брюс, бежал от Кромвеля не только потому, что был потомком королей, но еще и рассорился с друидами – местными волхвами и чернокнижниками. Они то его и подвели под плаху и топор. Но там, на помосте палача спасла его огненная дьяволица, пришедшая в окружении бесов, и перенесла сюда в Московию. А сынок его Яков, сидящий сейчас с Лефортом, продал ей душу и сам теперь командует бесами. Вслух, однако ж, того никто не говорил, и иметь кого-то из них в недругах не отваживался, а уж после того как они стали дружить, обоих вместях, так вообще – «Упаси Бог!». При их появлении чурались даже самые лихие ватажники из глухих московских мест, крестились монахи, и прятали младенцев молодые мамки, вздыхая при этом им в спину, вот как бы с ними встретится где, наедине, да продать душу и тело такому сатане.
– Ну что чернокнижник, – потягивая пиво, сказал Гуляй, – С этого дня я Франц Лефорт, а ты Яков Брюс и старые имена прячем в древний ларь? Так?
– Так, кто бы спорил, – бас его ударил в низкий потолок, так что загудели прокопченные балки.
– Тихо ты труба иерихонская, – улыбнулся Лефорт, – А то с тобой тайны обсуждать, что на Торгу царев указ читать. Начинаем собирать людей нужных вкруг царя молодого – Петра, – опережая его вопрос, уточнил он какого из двух царей, – Людей собирать, полки обучать, врагов находить и бороться с ними не на жисть, а на смерть. Чего молчишь?
– А что греметь-то? – понятливо кивая, удивился Брюс, – Надо как в Новом Израиле, всю братию убрать, куда по далее: от семей, от бояр, от гостей, от жидов, от соблазна всякого. По далее и по тише.
– Во! Ты ж золотая голова чернокнижник. Всех собираем и в обитель дальнюю. Там выучим, через огонь, воду, медные трубы проведем и тогда посмотрим.
