– Урурá маленький, он не сможет, – коснулась она его. – Светлая твоя плоть прекрасна!
– Ты к суарá тогда, к тому племени.
– Не люблю их! Они, моей кровью жажду свою утолив, съедят меня!
– Дева-женщина, мной не взятая и со мной не дрожавшая! – ворошил он угли костра. – Иди за сучком. Не хочешь быть мне женой?
Луна видела, как она изрекла: – Прекрасный живой муравьед, хочу!
Он влез в хижину, а она, смахнув слёзы и опоясавшись, оттого что не замужем, влезла следом.
Луна померкла и рассветало, когда она крикнула:
– Урурá был со мною – маленький муравьед!
Скрипнул голос вождя: – Ещё сучок, и ты будешь женой Жапорé. Я сказал – вождь чад Матери-Маморé!
Распущенность пышным цветом цвела в стране Мусу-Мýсу, где «до замужества дамы были дурными, сколько желают, распущеннейшим отдавалось в замужестве предпочтенье, словно быть хуже считалось там добродетелью».
Много лун низвергалась вода с небес. Над вздувшейся Маморé полз туман; племя кашляло и чихало. От Уху-Уху, пойманной жабы, не поспевавшей глотать дожди, отгоняли всю живность, чтоб поглощал лишь влагу.
Девушка не пошла к суарá – те пришли сами, с женщинами, с детьми, с имуществом. Мýсу, им уступавшие, предпочли мир. Двинув палочками в губах, воткнутыми, как клык, суарá вторили, тыча в заросли: «Инкапаруна!» Мýсу, пронзавшие мочки ушей лягушачьими лапками, потрясали дубинками. Спины тех и других сёк дождь. Дети, ползая, ели слизней. Вождь суарá взял вождя мýсу зá руку и направил к носилкам, где средь прочих голов выделялась стриженая, ушастая. Мухи взлетели; в мёртвом глазу стыли горы, пёстрые толпы, каменные дома. Старый вождь мýсу вскрикнул от страха.
– Инкапаруна оттуда, где в снежных горах спит солнце, – вели суарá. – Пришли к нам, сказали, мы живём плохо; знают, как жить не плохо. Мы не хотели, как они знали. Инкапаруна нас убивали, вас убьют.
– Уху-Уху ест мошек. Мошки пьют кровь врагов. Мýсу, отпрыски Уху-Уху, что, слабей мошек? Нет!
– Взойдёт солнце раз, взойдёт солнце два – придут к вам… – настаивал суарá.
Вдруг голос:
– Гляньте! – журчала милая Жапорé в лианах. – Здесь суарá со мной! Можно замуж!
Все убедились. Старый вождь мýсу, воздев длань, крикнул:
– Свадьба! После, отважные муравьеды, пойдём бить инкапаруна!
– Много их! – вёл вождь суарá понуро. – Столько, столько и столько!
Мýсу, хихикая, скрылись в хижине. Суарá пошли дальше.
Сквозь тростниковые стены их провожал хитрый глаз; вождь-Жаба шептал:
– Где палицы, муравьеды? Убьём суарá! К свадьбе нам нужно мяса!
Вооружаясь, женщины и мужчины один за другим лезли в заросли…
В непогоде звучали вопли… и под лиановым сводом взялась колонна: взрослых несли на палках; маленьких, сбивши в стадо, гнали сторонкой.
К вечеру ливень стих, пал туман. Жапорé опоясал милую брачным поясом. Жаренных суарá, глотая с хмельным соком, ели. Кто-то призвал найти чужеземцев, пришедших с гор.
Рейд был дерзостным.
Возвратившись к кострам,