Жаждалось описать обряд в Храме к северу от домов квартала, прозванного Хвост Пумы.
Отложим, чтоб сказать о явленьях скромных.
Вот. Брызжет солнце, посверкивают вершины. Веселы склоны солнечной Чачапуйи. Много прошёл Тýпак Инка Йупанки, уйму солдат сгубивши на облачных перевалах и в жутких схватках, чтоб страну образумить. Поэтому, воздавая за блага, коих не ведали в прежней, скотской своей грязной жизни, чача работают и жалеют, что близок вечер.
Пятятся по террасам и, вогнав палки в землю, роют мужчины. Женщины, наступая, сажают клубни.
Дивные клубни! Верх ботанических представлений! Се родина триумфатора, покорившего через пару веков Европу, – мы в Папамарке, что есть «Картофельное селение», где родится он крупным, вмещающим идеальную суть.
Лица бдительны, чтоб не сбиться. Градоначальник Римáче, инка-по-милости, созерцающий с верхнего, обработанного поля, рад. Прежде дурно садили. Толпами, с разговорчиками, как вздумалось. С властью инков чина прибавилось: каждый с таклей16, все ходят строем, вкалывают… В сандалиях, в синей робе градоначальник. Много террас кругом, и все с людом. Взвод древоухих племени кéчуа – оккупантов-наставников, – опираясь на пики, бдит под скалою.
Праздник: сев на полях Благодетеля и Заступника. Славно! Надо, однако, их вдохновить. Хмыкнул Римаче и, заложив руки зá спину, произнёс:
– Чача, пойте: Айау хайли! Айау хайли! Йэх, чудо-такля, йэх, борозда! Йэх, попотеем, потрудимся! Женщины, отзывайтесь: хайли, герои, хайли!
Зубрят чача общеимперский язык руна-сими: поняли, подхватили, в лад пошли. Градоначальник совет даёт:
– Чача, праздник! Трýдитесь в полях Набольшего Господина. Резвые быть должны! Песни пойте, сказывая, что вы дикие были прежде. Такли не забывайте!
Солнце в дымке над дальним хребтом, прохладно. Кутается Римаче в плащ свой. Чача потеют. В ссадинах руки женщин; стонут мужчины, ибо груба такля, сильно приходится давить в стремя, чтоб вогнать в почву.