Лестница в небо. Светлана Верещакова

не взяли. Вот и пусть он им не хвастается, пусть остается с ним в своем посёлке, а наша семья поедет в город, и без разницы, что посёлок – тоже город, даже названия у них одинаковые. В городе, как ни как, туалет не на улице, и печку топить не надо, ладно – топить, не надо даже перед сном угли разгребать и заслонку прикрывать, чтобы тепло через трубу в морозное небо не уходило. А то отец однажды забыл пьяный угли разгрести, и мамка потом среди ночи вытаскивала их с братом на мороз, ругалась, что чуть не угорели, хотя ему никак не казалось, что они «чуть не угорели» – спал да спал себе спокойно. Он считал, что квартира – это хорошо, что в новой, городской квартире отец не будет пьяно буянить, – ведь там нет стайки с поросятами, а значит, им с мамой негде будет прятаться. Вот так и уехали. А потом этот дом снесли (он так думал – на самом деле дом стоял на том же месте, просто Артём маленький и Артём взрослый по-разному видели предметы), и он, будучи постарше, катаясь по трамвайной ветке, проложенной по окраине поселка, уже не видел ни черемухового куста, ни стайки, ни соседского дома, где жил Борька со своим попугаем… Улица Московская осталась одна, и только в городе (и улица сохранилась, даже название своё не поменяла!).

      На новом месте ему не было тесно. У них со старшим братом, была своя комната. Родители купили модную мебель, в том числе и секретер, на откидной дверце которого они по очереди делали уроки: брат свои – серьезные и взрослые, а он свои – лёгкие. Пару раз он проливал чернила на неполированную поверхность дверцы, следы от них навечно въелись в дерево, но уже во втором классе чернила отменили, учителя сказали родителям купить шариковые ручки, и у него пропала нужда, носить в школу холщовый мешок с чернильницей, правда, и возможность мастерить из перьев дротики, тоже. Зато стало можно вытаскивать из ручки стержень, жевать промокашку из ученической тетради и, незаметно для учительницы, перестреливаться с соседними рядами, – всё под рукой.

      Школа, в которую он пошел первоклашкой, в светло-сером, из толстого сукна костюме, располагалась через дорогу, на другой стороне квартала. Была чуть больше дома, в котором они теперь жили, но вместе со сменой чернил на шариковые ручки, им поменяли и школу, переведя ее в другое, большое трехэтажное здание, со спортивным залом, со светлыми, высокими окнами в классах. Ходить стало на один квартал дальше, но это окупалось тем, что по дороге на занятия он свистел под окнами одного одноклассника, чтобы вместе свистнуть под окнами другого. Так и свистели до середины десятого класса, пока он не был «сослан» родителями к родной маминой сестре на другой конец страны, дабы получить аттестат без троек, избавиться от ненужных и неправильных товарищей, от неожиданно появившихся подруг, доступных и ласковых, в коротких юбках, с болгарскими сигаретами и прическами «гаврош». Словом, вообще закончить школу, как таковую… Он уже считал