– Что же эти прекрасные врачи тянули полгода, чтобы обследовать тебя повторно?
– Ну, полагаю, какие-то основания у них были. И потом, врачи не боги, а медицина – на ука весьма приблизительная…
– Слушай, ты брось эти мысли… Да, приблизительная в области психиатрии или терапии. Но хирургия как раз вполне точная вещь: разрезал человека – и все как на ладони… Пришил, отрезал…
– Б-р-р, Колюня, какой натурализм… Но все равно спасибо тебе за хлопоты. Да и неудобно просить у врача все эти заключения, как-то неэтично… как будто я ему не доверяю… Подождем, а, Колюнь? Здесь правда делают все, что только возможно…
– Смотри, Осик, тебе виднее, но я бы подстраховался… Когда тебе позвонить?
– Я сам позвоню, когда будут какие-то новости.
– Ладно, будем ждать положительных новостей. Дер жись, Осик, главное – верь, что все обойдется, и ты будешь здоров. Обнимаю.
– И я тебя. Позвоню уже из дома. Пока.
Иосиф
Здравствуй, Колюня. Вот, решил написать тебе о том, что по телефону трудно рассказать. Тем более ты, наконец, разобрался с компьютером как средством связи. Я уже дома. Каринка привезла меня из клиники… привезла молча, как будто везла чемодан… Высадила у дома и, торопливо попрощавшись, уехала… Вот сижу и думаю: может, это страшный сон? Не может со мной такое происходить, ведь это моя Каринка, мой ребенок – ласковая, любящая девочка, самый б лизкий, родной человечек… Еще две недели назад она плакала у меня на плече, как маленькая: «Папочка, только не уми рай! Как я буду одна? У меня же нет никого ближе тебя…» Ты спросишь, почему все так изменилось?
Не поверишь, Колюня, это добрый доктор провел с ней «утешительную» беседу. Он сам мне рассказал об этом. Мол, ваша дочь так переживает, что это может отразиться на ее здоровье. Такие переживания могут привести к депрессии. И постарался ей объяснить, что она слишком молода, чтобы так отчаиваться. Все смертны, и естественно, что родители умирают раньше. А у нее вся жизнь впереди, и она должна думать о себе, а не об отце. Ему уже нельзя помочь, и она должна привыкнуть к этой мысли и воспринимать это спокойно и разумно… Как тебе? Нет, сам-то доктор меня мало удивил: здесь не принято скрыва ть от больных правду об их состоянии. Но Каринка?! Ее как будто подменили… Сухие глаза, сухой голос, в котором чувствуется раздражение и досада на меня, вот, дескать, не было печали… возись теперь с ним…
Господи, Колюня, как это могло произойти от одной чисто немецкой беседы с посторонним человеком? Ведь это мой армянский ребенок, которому отдано столько любви и тепла… Я в отчаянии, просто убит… Не могу ни о чем думать… То, что я умираю, меньше меня волнует, чем Каринка… В глубине души у меня была мысль о смерти, как о возможном варианте, но я, как ты и велел, гнал ее и, уж конечно, не думал, что это будет так быстро. Полагал, что несколько лет у меня есть. А когда узнал, пришел в ужас именно из-за Каринки… Как она останется одна? Что такое двадцать три года? Для меня она ребенок…