– Если пустить топор плавать, он и вправду не будет хорошим пловцом, – буркнула старуха. – Но хватит об этом. Не гневи богов, жрица. Тебе дано столько, что боги из предосторожности отняли у тебя такую малость, как вещие сны или возможность поджечь взглядом сухую ветку, – все эти фокусы, которыми люди столь гордятся. Так что ты хочешь видеть?
– Равновесие нарушено, – прошептала Ицхаль, смущенная неожиданными словами отшельницы. – И мой сын, Мха Грома. Он жив. И он в опасности.
– Какой у нас нынче год? – деловито осведомилась старуха.
– Год Снежного Грифа, – подсказала Ицхаль, и старуха вдруг подпрыгнула на добрый локоть от земли.
Мха Грома взвыла и выдала целый поток совершенно незапоминаемой тарабарщины. Потом затихла, лежа на спине прямо на голом полу, с отвисшей челюстью и остановившимся взглядом. Ицхаль, не на шутку перепуганная, позвонила в колокольчик, что носила с собой, и на этот звук пришли две постоянно ухаживавших за святой отшельницей монахини. К ее облегчению, оказалось, что Мха Грома часто впадает в подобное состояние, которое иногда может длиться много дней. Они обернули худое неподвижное тело покрывалами и водрузили на постель. Последнее, о чем подумала Ицхаль, это то, что в келье, против ее ожиданий, совершенно не воняло. Пахло сеном, деревом, сухой тканью. И чем-то еще вроде того, как пахнет морозной ночью в горах. Ясной морозной ночью.
Ицхаль выждала еще два дня. Мха Грома не приходила в себя и она по опыту знала, что может так и уехать ни с чем: откровения отшельницы были совершенно непредсказуемыми. А ей нужен не только ответ.
На третью ночь Ицхаль решилась. Монахини по ее приказу привели в порядок одну из келий, вырубленных внутри горы, но имевших отверстие в потолке для медитаций. Она велела принести сундучок и аккуратно достала из него двенадцать крупных опалов, каждый в оправе из разного металла – меди, серебра, олова, свинца, железа и так далее, четыре шара из горного хрусталя и четыре – из обсидиана, а также совершенно диковинную вещь – шарик чистой ртути, заключенный в стеклянную трубку, запаянную с обоих концов. Разложив их внутри начерченной на полу восьмилучевой звезды, Ицхаль опустилась на колени в ее центре и принялась повторять заклинание. Ее ноги быстро занемели на ледяном полу, по телу побежали мурашки. Закрыв глаза, созерцая расплывающиеся под веками багровые круги, она продолжала повторять заклинание, монотонно, раз за разом. В сочинении Желтого Монаха не было сказано, как передавать послание, и потому Ицхаль одновременно изо всех сил старалась возможно коротко сформулировать то, что собиралась передать Элире: «Найди Илуге. Охраняй его. Но не привози его в Ургах, пока не минует опасность. Не сейчас».
Несколько раз ей казалось, что ей удается визуализировать лицо Элиры в своем сознании и повторить ей послание, но потом все рассыпалось, и Ицхаль не могла сказать точно, произошло