Горсть бриллиантов. Михаил Волконский

первоначальное представление его о молодом Борзом совершенно изменилось. Судя по обстановке, в которой тот жил, это была далеко не ровня ему, Ване.

      Красноярский заглянул в щелку чуть растворенной двери в соседнюю комнату. Там кругом стояли богатые шкафы с книгами – очевидно, библиотека.

      «О, он, должно быть, умный!» – подумал опять про Борзого Ваня.

      В это время дверь растворилась, и из-за нее послышался голос:

      – А, Красноярский, как вас именуют, войдите сюда.

      Красноярский прошел через библиотеку и очутился в спальне. Он с первого раза испугался – думал, что по недоразумению попал не в спальню к Борзому, а в комнату молодой девушки.

      И тут стены были покрыты штофом, но только голубым, и пол затянут ковром. Над кроватью висел кружевной полог. Против окна стоял туалет с зеркалом в серебряной раме и множеством пузырьков и баночек. У туалета сидел, очевидно, сам Борзой. Но он не обратил ни малейшего внимания на вошедшего Ваню.

      Вокруг него суетился господин, великолепно одетый в шелковый кафтан. Они говорили по-французски и, очевидно, спорили.

      Борзой повторял все: «à la grecque»[1], а господин в шелковом кафтане – «à l’oiseau royal»[2].

      Наконец, субъект в шелковом кафтане победил и принялся за щипцы, гревшиеся тут же, на туалете, на каком-то хитром приспособлении.

      Когда спор был окончен, Борзой обернулся к Ване:

      – Ну, покажи себя, – проговорил он и, оглядев Ваню, сказал что-то по-французски господину.

      Оба они засмеялись.

      Пока Борзому припекали различными щипцами волосы, он задал несколько вопросов Ване и так, между прочим, сказал:

      – Что же ты не сядешь?.. Садись!..

      Красноярский сел и с тем же любопытством, с которым рассматривал попугая, стал следить за тем, что происходило пред его глазами.

      Долго провозившись с завивкою пуклей, француз надел, наконец, на лицо Борзому маску и стал пылить ему в голову надушенной пудрой, от которой Ваня чихнул несколько раз, что вызвало новый смех.

      Напудрив Борзого, француз ушел, не поклонившись даже Ване.

      На смену французу явились лакеи.

      Красноярский и представить себе не мог, что могут в действительности существовать такое платье, где даже на спине подкладка была шелковая, и такое тонкое белье, которое надевали на Борзого.